Зимняя песнь

Лодка уверенно приближалась к берегу, а Король гоблинов продолжал исполнять мои сочинения, выстраивая мост из детства через наивную юность к расцветающей женственности. Своей игрой он словно бы прикасался к моему разуму, точно зная, где добавить, а где убавить, придавая моим творениям ту самую форму, в какой я их представляла. Он выступал в роли резчика, шлифовал и оттачивал скульптуру до тех пор, пока она не превращалась в идеальный образ меня самой. Йозеф играл, как ангел, однако, что бы я ни сочиняла для брата, все строилось вокруг него, вокруг его сильных и слабых сторон. Музыка в исполнении Короля гоблинов интерпретировала мою индивидуальность, показывала образ Лизель, прежде мне незнакомой. Он играл меня.

Это больно. Слушать собственную музыку в исполнении того, кто настолько хорошо меня понимает – как не понимал даже родной брат, – очень больно. Моя музыка была необыкновенна, прекрасна, божественна, и внимать этой совершенной красоте для меня было невыносимо. Хотелось спрятать ее, убрать с виду в безопасное место, затолкать обратно под кожу, где она и должна находиться, где никто не сможет судить о ее недостатках.

В воздухе растаяли последние ноты, лодка беззвучно ткнулась носом в противоположный берег. Передо мной, озаренный неровным пламенем факелов, стоял Король гоблинов. С этого расстояния он выглядел грозным и устрашающим: длинный черный плащ подчеркивал высокий рост, голову венчала корона из оленьих рогов. Лица его я не видела, скрипку и смычок он держал в опущенных по бокам руках.

Несколько секунд мы молча взирали друг на друга. Мое чувствительное сердце трепыхалось от волнения; смущенная осторожность, с которой он держал инструмент, заставила пульс биться чаще. Это он, мой юноша с печальным взглядом? Однако стоило Королю гоблинов отложить в сторону смычок и скрипку, к нему тотчас вернулись всегдашняя таинственность и неумолимость, снова превратив его в холодную статую.

Бесшумно ступая, словно тень, он подошел к причалу. Тень отвесила поклон, подала мне руку, помогла сойти на берег и повела прочь от озера чередой извилистых коридоров. Наконец я оказалась в просторном, хорошо освещенном помещении. За все это время мы не сказали друг другу ни слова.

Когда глаза привыкли к свету, я поняла, что нахожусь в часовне. Над головой высился сводчатый потолок, явно не рукотворный, а созданный природой, в стенах через равные промежутки располагались окна с красивыми витражными стеклами. Окна не открывались на внешнюю сторону, а были подсвечены изнутри. У дальней стены находился алтарь, над которым висело простое распятие.

У меня защипало глаза. Пускай часовню выстроили гоблины, пускай она глубоко под землей, но это все-таки церковь, похожая на многие из тех, что я видела в верхнем мире. Здесь нет гротескных скульптур и фантастических существ, порожденных фантазией гоблинов, ухмыляющихся сатиров и нимф, изнемогающих от наслаждения. Здесь только Иисус Христос, мой жених и я.

– Элизабет, грустить – это нормально, – мягко промолвил Король гоблинов, и я поспешила вытереть глаза. – Я тоже грустил, когда впервые оказался в Подземном мире.

Я кивнула, но от проявленного ко мне сочувствия слезы лишь потекли сильнее. Провести церемонию венчания и благословить нас было некому, и тем не менее, Господь не оставил нас своим присутствием. Стоя перед алтарем, я и Король гоблинов приготовились дать друг другу брачные обеты.

– Клянусь… – начала я и запнулась. Мой жених – Эрлькёниг, Владыка Зла, правитель Подземного мира. Какую клятву я могу принести? Значат ли вообще что-нибудь мои слова? Я ведь уже отдала ему самое главное: принесла в жертву собственную жизнь.

Заметив, что я колеблюсь, он взял мои руки в свои.

– Торжественно клянусь в том, – произнес он, – что принимаю твою жертву, дар жизни, отданный мне без корысти, но с умыслом.

Я посмотрела на наши переплетенные пальцы. У Короля гоблинов были руки скрипача: пальцы длинные, тонкие, проворные; подушечки на левой руке – в мозолях от постоянного соприкосновения со струнами. Эти руки могли дарить ласку и причинять боль, эти руки были мне знакомы.

– Клянешься ли ты, Элизабет?

Я подняла взгляд. В его разноцветных глазах сквозило сомнение. Сейчас это был не Эрлькёниг, но аскетичный юноша с портрета.

– Клянешься ли ты, что заключаешь эту сделку по… по доброй воле?

Наши взгляды встретились. Мы смотрели друг на друга не мигая, не отводя глаз. А затем я просто сказала:

– Торжественно клянусь, что действую по собственной воле. Отдаю тебе свое тело… и душу.

Разноцветные глаза сверкнули.

– Целиком и полностью?

Я кивнула.

– Всю себя. Целиком и полностью.

Король гоблинов снял с пальца серебряное кольцо в виде фигуры волка: лапы зверя свернулись вокруг ободка, в глазницах вставлены драгоценные камни, один – льдисто-голубой, второй – серебристо-зеленый.