Зимняя рябина

– Да, чай, не маленький он, чтобы пугаться! Иди лучше стол к обеду накрывать… Сядем по-человечески, Милорда помянем…

После обеда, когда уже пили чай, мама произнесла решительно:

– Хоть и не нравится тебе, Нюрочка, хоть и ругаешь меня, но все же сказать мне надо… И хорошо, что Мотечка тоже здесь, пусть послушает!

– Мотечка… – тихо хмыкнул Матвей, глянув на бабушку насмешливо. – Чего ты нас с мамой так прикольно называешь сегодня, а? Она у тебя Нюрочка, я Мотечка…

– Из-за того и называю, что вы для меня любимые Нюрочка с Мотечкой, что прощаться мне с вами пора. Чую, последний раз за столом все вместе сидим…

Аня поймала растерянный взгляд Матвея и свела брови к переносице: мол, что я тебе говорила, помнишь? Мама часто о смерти говорить в последнее время стала…

А мама тем временем тихо продолжила:

– Вроде я все земные дела сделала, все порешала… Дом на тебя, Нюрочка, отписала. Давно еще дарственную оформила, чтобы потом тебе по конторам не бегать. И про отца твоего тебе рассказала… Когда встречусь с ним там, прощения попрошу за содеянное, что скрыла от него… Он простит, он такой. Когда любят, то все прощают. Думаю, очень скоро мы с ним встретимся… Ему ведь тоже пора…

– Откуда ты знаешь, бабушка, что ему тоже пора? – хмуро спросил Матвей не без грустной иронии в голосе. – Может, он и не собирается помирать, как ты?

– Собирается, Мотечка. Я знаю. Я так чувствую. Я всегда Пашу рядом чувствовала и всегда про него все знала. Так бывает, Мотечка, уж поверь мне.

Матвей поднял брови, взглянул на Аню: что она такое говорит, мол? Аня едва заметно мотнула головой – молчи, мол… Молчи и слушай. Не перебивай.

– Я за тебя попрошу, Нюрочка, я уж говорила тебе… Попрошу для тебя счастья. И за тебя, Мотечка, попрошу… Ты своей дороги еще не нашел, вот я и попрошу… Чтобы ты ее в жизни нашел, свою долю нашел, свою женщину… И ты тоже смотри, Мотечка, мать без меня не обижай. Люби ее, береги. Понял меня, внучок?

– Понял, бабушка, понял… – послушно кивнул Матвей, и Аня взглянула на него благодарно. Молодец, мол, спорить не стал.

– Ну все… Вроде бы все сказала. Убирай, Нюрочка, со стола. Что-то устала я, прилечь хочу…

Вскоре мама уснула, а Матвей засобирался домой. Аня пошла его провожать до автобуса. И денег сунула, как всегда. Будто ей очень неловко было. Да и Матвею тоже неловко. Поморщился, поежился, но взял. И ладно, слава богу… Трудно ему там живется, в боях за кухонные квадратные метры, что уж там говорить… И дорогу свою в жизни пока не нашел, как мама давеча говорила.

Обратно бегом бежала, сама не понимая, почему. Будто в спину кто подталкивал. Зашла в дом, подошла к маминой кровати…

Она уже не дышала, лежала спокойная, с тихой улыбкой на лице. Во сне умерла.

Опустилась перед кроватью на колени, заплакала. Но чувствовала, что плачет легко. Что нет на душе тяжести. Что мама так хочет… Ведь не зря она ее к этому готовила все последние дни. Мол, я хорошо ушла, счастливо, и не надо по мне горевать. Я же там со своим Пашей встречусь – о чем горевать-то?

Глава II

– Соня… Сонюшка… Что ж ты меня не дождалась… Погоди, и я тоже скоро… Совсем скоро к тебе приду… Погоди, Сонечка…

Иван склонился к отцу, нерешительно тронул его за плечо. Наверное, разбудить бы надо, если что-то тяжелое снится. Вон как голова по подушке мечется. И стонет так жалобно, и все какую-то Соню выкликает…

– Пап… Проснись… У тебя опять приступ, наверное. Давай я тебе лекарство дам, пап…

Отец вздрогнул, чуть приоткрыл глаза, глянул на Ивана так, будто и не узнал. Будто и не рядом с ним был, а где-то далеко, очень далеко. Потом произнес с досадой:

– Чего тебе, Ваньша? Зачем разбудил? Не надо, я спать буду, не мешай…

– Извини, пап. Просто ты стонал во сне, все время Соню какую-то звал…

– Почему – какую-то? Это моя жена…

– Так маму же Зиной звали, пап!

– Твоя мама – это моя вторая жена, Ваньша. А первую мою жену Соней звали. Я ведь тебе рассказывал, забыл, что ли?

– Да, забыл… Прости, пап. Давно это было.

– В том-то и дело, что давно… Очень давно. А сердце все равно помнит. Соню мою помнит… Зачем ты меня разбудил, а? Я ведь там с Соней так хорошо разговаривал… Мне к ней уходить пора, Ваньша, к ней… Вернее, встретить ее надо… Я первый должен…

– Где встретить, пап? Что ты такое говоришь?

– Там встретить… Ухожу я, сынок. Да ты и сам понимаешь, что ухожу. Не мешай мне, слышишь? Иди и своими делами займись. Чего ты сидишь все время со мной, спокойно помереть не даешь. Иди, Ваньша, иди… Я уж сам как-нибудь…

Отец отвернул голову к стене, снова закрыл глаза. Иван промокнул салфеткой его влажный лоб, вздохнул тихо. Только и остается теперь – вздыхать… Потому что ничего уже сделать нельзя. Ничего, совсем ничего! И врач так сказал, провожая их из больницы, – мол, сделали, что могли. Медицина бессильна. Готовьтесь к худшему, мужайтесь…

Хороший совет – мужайтесь. Только он вряд ли кому-то хоть когда-то помог. Как можно мужаться, если сидишь рядом с близким человеком и видишь, как он на твоих глазах умирает? Если внутри все криком кричит, а ты должен мужаться? Глупости какие-то, ей-богу…