Зимняя рябина

– А ты как думала, милая? Конечно, все чуяла! – уверенно ответила ей баба Шура. – Человек перед смертью по-особому себя чувствует, все про себя и про других знает, вся прожитая жизнь перед ним по-новому открывается. Помирать ведь тоже надо уметь… Я вот, к примеру, пока не готова помирать, все еще за жизнь цепляюсь, как молодуха. И Любка вон тоже… Беспамятная, безумная, а за жизнь цепляется крепче крепкого. Хотя, по сути, какая такая у нее жизнь, в безумии-то? Посмешище, а не жизнь. Жалко ее, бедолагу… Не знаешь, Ань, Евдокия будет ее куда пристраивать или нет?

– Нет. Не будет. Она же ей не чужая. Она ей мать.

– Ой, удивила… А то сейчас молодые с матерями-то не церемонятся! Стряхивают с рук, как старые рукавицы. И все дела! Я вот шибко боюсь, что моя дочка задумает пристроить меня куда… Взялась было поговорить с ней об этом, а она отмахивается!

Разговор за столом завязался на эту грустную тему, с рассуждениями и печальными примерами, и велся бы еще долго, если бы сердобольная баба Шура не произнесла тихо, глянув на Ивана:

– Устал с дороги гость-то твой, Анюта… Да и мы заболтались, давно по домам пора. Пойдемте, девки, пора и честь знать! – обратилась она к другим бабушкам, первой вставая с места. – Ишь, пригрелись тут на вкусных харчах!

«Девки» согласно закивали, начали вставать с места. Аня метнулась на кухню – дать каждой бабушке по заготовленному гостинцу, чтобы не с пустыми руками ушли.

Проводив гостей, начала собирать со стола, и Иван подхватился тут же, проговорил быстро:

– Я вам помогу, Аня… Только вы командуйте, что нужно делать, ладно?

– Да, спасибо… – благодарно улыбнулась Аня. – Тогда вы посуду из комнаты в кухню носите, а я ее перемывать буду. Вместе мы быстро справимся, я думаю.

Когда вся посуда была перемыта, Аня предложила гостю:

– Может, чаю хотите, Иван? Я бы с удовольствием чаю выпила.

– Что ж, чаю так чаю… – покладисто согласился он.

Сели за кухонный стол, Аня разлила по чашкам чай, придвинула гостю вазочку с вареньем:

– Вишневое… У нас много вишни в саду растет. Правда, она мелкая и кислая, но варенье вкусное получается. Попробуйте…

– Спасибо, Аня. Спасибо вам за все, правда.

– Да за что вы меня благодарите, Иван?

– Ну… Хотя бы за то, что не прогнали. Я ведь и впрямь свою вину перед вами чувствую за отца. Это ж я тогда его не отпустил… А ведь он любил вашу маму, очень любил…

– И она его очень любила, Иван. И нет за вами никакой вины, что вы. Столько лет с тех пор минуло… Да и в чем можно обвинить ребенка, который несмышленышем еще был?

– Расскажите мне про вашу маму, пожалуйста. Или хотя бы фотографию покажите… Ведь наверняка у вас есть ее фотографии, правда?

– Конечно, есть. И много. Раньше ведь фотографии в цифровом варианте не хранились, как сейчас, их обязательно распечатывали и хранили в толстых бархатных альбомах. И у меня такие альбомы есть. Сейчас я их вам принесу…

Иван долго рассматривал фотографии, вглядывался в лица, комментировал тихо:

– Какой отец здесь молодой, не узнать… А ваша мама просто красавица, Аня. Особенно вот здесь, на свадебной фотографии. Оба такие молодые и счастливые…

– Да, они были самой красивой парой в Снегирях, все так говорили. И никто понять не мог, почему расстались. И даже мне мама ничего не объясняла, хоть я и пыталась у нее про отца выспросить. Недавно только рассказала… Перед смертью… Если бы слышали, Иван, с какой любовью она про моего отца говорила! То есть… И про вашего отца тоже…

– И он вспоминал о ней с любовью, Аня. И просил меня съездить, поклон передать… Но, выходит, опоздал я с поклоном-то. Зря приехал, выходит. Жаль…

– Ничего не зря, Иван. Если отец вас об этом просил, значит, надо было приехать. А скажите… У вас ведь фамилия отцовская, Снегирев?

– Да… Он всех нас усыновил и удочерил потом. И фамилию свою дал. И вы тоже Снегирева, да?

– Нет… По молодости Снегирева была, потом замуж вышла, Воробьевой стала. Понижение взяла по птичьему рангу, выходит…

Иван взглянул на нее коротко, улыбнулся. Потом вздохнул, аккуратно закрыл альбом, проговорил тихо:

– Ладно, пойду я… Извините за беспокойство, Анечка. Спасибо вам за все…

Она смотрела растерянно, как он поднимается из-за стола, потом вдруг неожиданно для себя сказала быстро:

– Да куда ж вы пойдете, на ночь глядя! До станции далеко… Оставайтесь, переночуйте! Я вам на диванчике в большой комнате постелю. И не возражайте даже, вы меня ничуть этим не стесните! А я завтра утром на кладбище вас отведу, вот и поклонитесь от отца маме… Хоть так…

– Хорошо. Спасибо, Аня. Тогда я земли с могилы немного возьму, отвезу на могилу отца. Да, пусть хоть так, вы правы…

Потом они еще долго сидели, разговаривали. Аня рассказывала про маму, Иван – про отца… И странным образом их рассказы соединялись в единое целое, будто продолжались один в другом, и со стороны казалось, наверное, что они говорят о людях, проживших вместе всю жизнь. И последнее письмо отца Аня тоже Ивану показала. Он читал его долго, желтый листок подрагивал в его пальцах.