– Может быть, ты и права. Виноваты. Но сначала было все хорошо, нам казалось. В семье царит мир да гладь да божья благодать. Матвей родился, и бабушка все заботы на себя о правнуке взяла. Жили да радовались, пока… Пока бабушка не заболела… Онкологию у нее обнаружили. Операцию сделали, бабушка вроде в себя пришла… Конечно, она уже не такой была, как раньше, за ней уход нужен был. Я старалась, конечно… Изо всех сил старалась ей жизнь облегчить… Но вот тут вся трагедия и началась, Евка. Именно на эту трагедию я сейчас другими глазами и смотрю. А тогда мне казалось, что это такое продолжение жертвенного поведения с бабушкиной стороны. Она ведь в одночасье нам заявила, что не будет нас беспокоить своими болезнями, что переезжает от нас в интернат для одиноких стариков, что уже и договорилась обо всем, и спорить с ней не надо…
– А Ромочка спорил, что ли?
– Нет. Ромочка как раз и не спорил. Это я спорила. Уговаривала ее не делать этого, обещала, что и дальше буду ухаживать за ней. Сердилась, уговаривала отчаянно, даже плакала, помню! А Ромочка глядел на меня странно так, будто не понимал… Мол, это ведь она сама так решила, чего ты вмешиваешься? Пусть переселяется в свой интернат, не надо с ней спорить. Каждый человек вправе решать, что ему с собой делать и как жить.
– И что? Уговорила ты бабушку дома остаться?
– Нет. Не уговорила. Уехала она от нас, поселилась в интернате. Мы сначала вместе с Ромочкой ездили ее навещать, а потом я одна… У него все время какие-то важные дела находились. А еще мне постоянно казалось, что бабушка радуется, когда я без Ромочки приезжаю. Однажды так и сказала – зачем ему на все это глядеть… Не хочу… И ты, мол, Анечка, тоже не езди… Я уж сама как-нибудь свою жизнь доживу. Главное, Ромочку вырастила, свой долг исполнила. Я возмутилась было – да как же так, да что вы такое говорите! Обязательно к вам буду каждый выходной приезжать! А она мне в ответ уже сердито – не надо, не езди, прошу тебя! Я так хочу! И Ромочку не отпускай, пожалей его! Я его всю жизнь жалела, и ты жалей! А я все равно скоро умру… Да, в одиночестве умру, мне так легче. Потому что человек рождается один, и умирать ему положено одному. И не спорь со мной, Аня, не надо… Я так хочу, я сама так решила!
– Ничего себе, бабушка… – тихо проговорила Евка, качнув головой. – Сильная какая женщина, надо же…
– В том-то и дело, что сильная, – согласилась Аня, печально улыбнувшись. – Этой своей силой она Ромочку, можно сказать, испортила. Сделала его эгоистом, который никому и никогда не сможет быть опорой. Нет, он добрый, конечно, и характер у него легкий для жизни, да… Но это когда в жизни все хорошо, а если случится беда, то он сразу как ветер в поле. Раз – и нет его рядом.
– Да все про твоего Ромочку ясно, можешь не продолжать! – тут же перебила ее Евка. – Алгоритм до боли понятен, чего уж там! Заболеешь – сбежит. Состаришься – тоже не нужна будешь, он себе помоложе найдет. Меня в этой истории больше всего бабушка поразила, эта ее концепция ухода из жизни… Никого своей некрасивой смертью не напрягать… Сильная была женщина, сейчас таких не найдешь, да. А с другой стороны – какая от этой силы польза, скажи? Получается, что рядом с такой силой слабость укоренилась в лице твоего Ромочки. Укоренилась и выросла, как сорняк. Выходит, она ему плохо сделала, да? Всякая палка о двух концах получается?
– Наверное… Все наши хорошие благостные желания понятно, куда ведут. И еще я подумала сейчас о тебе, Евка… Ты молодец, что тетю Любу никуда от себя подальше не определяешь. Потому что это тебе больше нужно, чем ей. Чтобы человеком остаться. Ты молодец, Евка, горжусь тобой.
– Да ну… Скажешь тоже… – небрежно отмахнулась Евка, но Аня видела, как приятны Евке ее слова. Как нужны. Как необходимы даже.
Они помолчали немного, пребывая в этой ауре взаимопонимания и поддержки. Потом Евка вздохнула тяжело, произнесла довольно грустно:
– И тем не менее, Анька, и тем не менее… Похоже, все равно выбора у тебя нет… Если не хочешь в одиночестве свою старость встречать, то нет у тебя выбора, да. Или учитель физики Ипполит Ипполитович, или Ромочка. Других вариантов нет, а жить как-то надо. Согласись, что одной все равно труднее!
– Я не одна, Евка. Я Ваню люблю. Ты же знаешь.
– Да где он, твой Ваня, где? Ну скажи, вот где он? Ведь нет его в твоей жизни!
– Он со мной, Евка… Всегда со мной…
– Фу, заладила, запела свою лебединую песню! Ведешь себя как глупая малолетка, ей-богу! Даже слушать противно!
– Ну чего ты злишься, Евка, чего? Не видишь разве, что мне и без того нелегко? Что я с трудом держусь…
Неожиданно для себя Аня заплакала, и слезы полились из глаз так обильно, будто с радостью вырвались на свободу. Видимо, слишком долго она в себе их сдерживала. И слова через эти слезы выходили расплывчатыми и дрожащими от икоты:
– Я так по нему скучаю, Евка, если б ты только знала… Я все время о нем думаю, каждую минуточку думаю… Мне так его не хватает, так… Просто сердце на части рвется, вот как! Да хоть одним глазком на него взглянуть еще, мне бы надолго хватило!