Зимняя рябина

– Так сама ж виновата, глупая! – в отчаянии всплеснула руками Евка, закатив глаза к потолку. – Сама ж во всем виновата! Почему номер телефона его не взяла? Сейчас бы позвонила, поговорила… Рассказала бы ему, как скучаешь, как видеть его хочешь… Глядишь, и дело бы с мертвой точки сдвинулось… Сама виновата, что теперь поделаешь?

Евка вдруг перестала говорить, глянула на Аню, прищурив глаза. Потом предложила вкрадчиво:

– Слушай, Ань… Может, мы твоего Ивана в соцсетях поищем, а? А что, это мысль…

– Нет, Евка. Не будем мы его нигде искать, – перестав плакать, решительно проговорила Аня.

– Почему?

– Потому что он женат. Вот почему.

– И что-о-о?! – возмущенно пропела Евка, выпучив глаза. – Я никак понять тебя не могу, Анька, ты чего хочешь вообще? Любовью страдать и при этом честной женщиной оставаться, так, что ли?

– Да. Именно так я и хочу. Любить и оставаться при этом честной.

– Ой, ну и не дура ты после этого, а? Ты что, совсем от жизни отстала? Да сейчас такое бабское поведение не актуально и даже смешно, поняла? Сейчас бабы за свое счастье знаешь, как бьются? Только перья летят, вот как! Это нас с тобой в честном духе воспитывали – нельзя, мол, на чужих мужей посягать, надо честной-порядочной быть! А сейчас прежние постулаты уже не в ходу, отстала ты от жизни, Анька! Да сейчас и понятий таких в этом вопросе нет, как честность да порядочность! Да и вообще… Все наше поколение – анахронизм уходящей эпохи.

– Ну уж… Не преувеличивай, Евка, не надо! Настоящие ценности, они, знаешь, во все времена остаются настоящими.

– Ну, давай, закидай меня штампами, ага… У своего Ипполита Ипполитовича научилась, что ли? С кем поведешься, от того и наберешься?

– Вот опять ты преувеличиваешь…

– Ни капельки даже! Все так и есть. Твое поведение – это настоящий анахронизм. Да и мое тоже, в общем… Это ж мы родителей в старческие дома не сдаем, до последнего свои долги отдаем, а они, нынешние… Для них постаревшие родители – всего лишь отработанный материал. Думаешь, я на свою Лизку надеюсь в этом плане? Да ни фига. И ты на своего сыночка особо не надеешься, ведь правда, скажи?

– Ну почему же? Я бы не стала так утверждать категорически…

– Да ладно! Ты ж сама впереди паровоза побежишь, чтобы сыночке место потеплее освободить! Знаю я тебя, знаю, не спорь… И тоже будешь объяснять свои поступки большой любовью. А любовь, Анька, она вещь не материальная. Любовь – это прежде всего человек, которого ты любишь. И надо все сделать для того, чтобы этот человек был рядом! Давай свой телефон, я сама этого Ивана в соцсетях поищу…

– Не надо, Евка. Я не хочу. Правда, не надо.

– Ну, тогда дальше страдай… Мне-то что, я же как лучше хотела, тебе помочь хотела…

Евка поджала губы, съежилась вся, отвернулась к окну. Обиделась. Аня тоже молчала, больше не плакала. Но на душе после слез легче стало, светлее как-то. И даже предложила довольно весело:

– Вина хочешь, Евка? У меня после маминых поминок осталось…

– Да не хочу я ничего… – сердито пробурчала Евка, поднимаясь со стула. – Домой пойду. И без того засиделась. Еще и голова разболелась вдруг после всех этих разговоров…

Аня не стала ее удерживать. Закрыла за Евкой дверь, прошла на кухню, глянула в окно. Евка медленно шла по двору, глядя себе под ноги и придерживая на груди края не застегнутой на «молнию» куртки. Холодный ветер трепал ее волосы на ветру, но Евка, казалось, этого вовсе не замечала. Так ее жалко вдруг стало… Бедная, бедная Евка. Никого у нее нет, получается, кроме больной мамы. У дочери своя жизнь, подруга своими чувствами занята, а до Евки, получается, нет никому дела. И где она только силы находит для жизни? Где?

Снова захотелось плакать, но сдержалась, потому что слезами ведь не поможешь, только хуже сделаешь. Да и Евку жалеть тоже не надо. Жалость ничего не решит, но унизить может. А Евка – женщина сильная. Сегодня погрустит, а завтра будет жизни радоваться. Той жизни, какая есть.

Ветер снова завыл за окном, раскачивая ветки рябины. Вот высветило фонарем рябиновую гроздь, и она сверкнула коротким оранжевым сполохом, будто передала привет с радостью… Не грусти, я здесь, я с тобой, я думаю о тебе!

Ваня. Как ты там, Ваня? Все ли у тебя хорошо, здоров ли? Надеюсь, что все хорошо. И я тоже с тобой, и я думаю о тебе, Ваня…

Постояла еще у окна, потом повернулась, ушла в комнату, включила проигрыватель, поставила мамину пластинку. И начала подпевать тихо:

Не корите меня, не браните,
Не любить я его не могла,
Полюбивши же, все, что имела,
Все ему я тогда отдала…

Глава VI

Иван и Катя шли по больничному коридору, который, как им казалось, никак не кончался. Коридор не был длинным, они это знали. Просто путь казался долгим. Когда на душе есть чувство вины, путь кажется всегда долгим.