Зимняя рябина

Отец, помнится, всегда говорил – слишком характер у тебя мягкий, Ваньша. Трудно тебе в жизни придется, очень трудно. На всякую силу да власть не наздравствуешься, а уметь сопротивляться все равно надо. Учись, Ваньша, учись… Бери силы, откуда можешь…

В лес надо идти, вот что. Он всегда уходил в лес, когда совсем плохо было. Там набирался жизненной силы, там приводил мысли в порядок. Из-за того и специальность себе «лесную» выбрал, наверное. Само собой как-то получилось.

Да, в лес… Переодеться надо только. Но это быстро можно сделать… И на целый день в лес, до темноты!

Решил пойти долгим путем – через просеку, Медвежье болото, потом через березовую рощу до Синего озера, а там и до кордона лесника Федора Васильича рукой подать. По болоту сейчас можно идти без опаски – уже сильно подмерзло.

Шел размеренно, по сторонам смотрел. Оглядывал свое хозяйство. Места были с детства знакомые, почти родные. Помнится, как мать их летом посылала в лес за ягодами да грибами. И надо было непременно полные корзинки набрать, не для баловства, как другие грибники-ягодники, а для заготовок на зиму. Мать сушила эти грибы, солила, мариновала… Зимой часто этими заготовками и пробавлялись. А ему, маленькому, вовсе не хотелось грибного супа, а хотелось мясного, чтобы плыл по избе сытный и плотный запах, чтобы в животе урчало вкусным предчувствием. Но был чаще грибной, ничего не поделаешь.

Однажды он потерялся в лесу, отстал от брата и сестер, так испугался, что и звать их громко не мог. Сидел под березой, скулил жалобно. Когда темнота сгустилась, приготовился совсем помирать-пропадать, лег на землю, зарылся носом в мох, замер. А кругом тишина такая, и редкие шорохи, и мох щекочет лицо… Брат Коля его там и нашел, схватил под мышки, поставил на ноги, начал ругаться:

– Ваньша, ты что! Ты почему не откликался, когда мы тебя звали! А если б не нашли тебя, а? Как бы перед мамкой ответ держали? Она и без того едва живая по дому ходит, а ты… Почему ты от нас отстал?

– Я не мог, я устал… Я сел отдохнуть немножечко… – начал оправдываться он и заплакал.

– Устал он! А мы не устали, что ли? – сердился Коля, оглядываясь на Лизу и Настю, жавшихся у него за спиной. – Правильно про тебя мамка говорит, что ты доходяга и недокормыш! И зачем она тебя только родила… Папка, когда пьяный домой приходил, бил ее, помню… А ты в животе еще был… Так и не увидел тебя папка-то. Помер, потом уж ты родился. Ну, пойдем, что ли, домой… Давай мне руку…

– Так и хорошо ведь, что папка-то помер… – осторожно предположил он, ухватываясь за руку брата. – Зато теперь мамку никто не бьет…

– Ну да. Не бьет. Но и кормить нас некому, мамка-то больная лежит все время, – деловито пояснил Коля, пробираясь через заросли папоротника. – Жалко мамку… Если помрет, куда мы тогда денемся? Кому мы нужны-то шибко?

Позже оказалось – нужны. Тому дяденьке и нужны, которого к ним на постой определили. Дяденьке, который для них отцом стал.

Он его больше всех любил. Может, потому что родного отца никогда не видел. Жался к нему все время, как зверек, любил засыпать рядом, спрятав голову у него под мышкой. И всю жизнь так прожил – рядом с отцом. И не знал даже, что отнял его для себя у другого ребенка. То есть у Ани… У той женщины, которая стала так дорога и любима и о которой все время теперь думает…

Аня. Анечка. Анюта. Имя как музыка. И сама она тоже как музыка… Как счастье сердечное, невыносимое. Из-за того и невыносимое, что невозможное…

Или возможное? Да черт возьми, отчего же нет? Ведь так все просто – взять и уехать… Бросить все. Оставить. Забыть…

Но как? Как оставишь? Лену в больнице с гипертоническим кризом – как оставишь? И это понятно, что сегодня у нее гипертонический криз. А завтра что-нибудь другое будет, не менее серьезное и уважительное. И для Кати у Лены что-нибудь тоже найдется. Кто любит манипулировать, тот на выдумки неистощим. И разберись потом, где настоящая правда, а где та самая манипуляция. Ведь на самом деле не знаешь, к каким последствиям может привести этот пресловутый гипертонический криз!

Наверное, есть мужчины, которые могут через это перешагнуть. Не поверить. Уйти. Мужчины с боевым характером, решительные и целеустремленные. Наверное, он не из таких. Правильно все-таки отец говорил про его мягкий характер и про то, что трудно ему в жизни придется. Вот и платит теперь – сердечным своим страданием. Душа живет в одном месте, а всеми силами рвется в другое…

И сам не заметил, как дошел до березовой рощи, остановился передохнуть. Глянул вверх, на небо, зажмурился от яркого солнца, потом посмотрел вокруг… Стволы берез жались друг к другу, будто стыдились белой своей наготы. Тянули к солнцу тонкие ветки, просили тепла. Шагнул к одной из берез, огладил ее нежно – терпи, красавица, до весны… Этой весной солнышко пригреет, и хорошо тебе будет. А пока – терпи… Все мы всегда чего-то терпим, так надо, стало быть… Ничего не поделаешь, так надо.