Зимняя роза

– Останусь, – ответила Мэгги, испустив протяжный вздох. – А что, у меня есть выбор? Муж привез меня сюда и вскоре умер, оставив мне ферму, четыреста кофейных деревьев и ни пенса денег. Десять лет я сводила концы с концами, и только сейчас плантация начала приносить доход. Ты-то сам что намерен делать?

Сид подумал о своей маленькой уютной хижине, о дружбе с Мэгги, о труднопроходимой, красивой, равнодушной стране, которую он за эти годы привык считать домом. Подумал о хрупком мире, обретенном здесь. Это все, что у него было.

– Пока остаешься ты, останусь и я, – сказал он.

– Ты мог бы подать заявку на получение земли.

Сид покачал головой. Подай он заявку, ее бы удовлетворили. Британское Министерство иностранных дел выделило бы ему в аренду шестьсот акров земли в провинции Кения сроком на девяносто девять лет и за символическую плату: в год – полпенни за каждый акр. Кто-то уцепился бы за такой шанс. Сид не хотел марать руки. С воровством он покончил.

– Британское правительство забирает землю у одного народа и отдает другому. Попробуй сделать это в Англии, и тебя обвинят в воровстве. А здесь это называется прогрессом.

– Называй это как хочешь, парень, – сказала Мэгги. – Но постарайся, чтобы в нынешнем году у нас был хороший урожай. Иначе мы с тобой, повариха, детишки и все работницы будут голодать.

С политики разговор перешел на местные дела. Мэгги велела Сиду построить изгородь на северном поле, напомнив о прошлогоднем нашествии газелей, повредивших кусты. Сид ответил, что ему достаточно сказать один раз, а изгородь почти готова. Он налил еще, и они поговорили о недавней вспышке мастита у коров, о козьем приплоде и о том, что вблизи курятника видели кобру. Спустились сумерки. Вдали перемигивались огоньки соседней плантации Томпсонов.

– Ты когда собираешься в Найроби? – спросила Мэгги.

– Через пару недель. У нас кончаются запасы зерна, да и керосина тоже. Нужно новое удило для лошади. Элис уже составила целый список разных кухонных надобностей. Длиннющий, как моя рука.

– Да, пока не забыла, – сказала Мэгги, продолжая смотреть в сторону фермы Томпсона. – Почему бы тебе не привезти какую-нибудь приятную безделушку для Люси Томпсон? Слышала, она чуть ли не на шею тебе вешается.

– Разве что от отчаяния, – усмехнулся Сид.

– Не говори ерунды. Девчонка она хорошенькая, сам знаешь. А у Томпсонов две тысячи акров.

Сид вздохнул. Мэгги не впервые пыталась его сосватать. Ее нынешнее поползновение он решил задушить в зародыше.

– Для меня существует лишь одна женщина, но она разбила мне сердце.

Мэри подалась вперед. В глазах вспыхнуло любопытство.

– Что, в самом деле есть такая? И кто она?

– Ты, дорогуша. Пойдешь за меня?

– Ах ты, негодник! – воскликнула Мэгги, но на ее обветренном лице появилась улыбка.

– А что, Мэггс, давай поженимся. Такая пара будет. Что ты на это скажешь?

– Скажу: «Нет уж, премного благодарна». С меня хватило одного мужчины. Мои отношения с вашей породой закончились. Я люблю спокойную жизнь. Почитать книжечку на сон грядущий и уснуть одной.

– Вот и я тоже. Вспомни об этом, когда в следующий раз надумаешь меня сватать.

Мэгги прищурилась:

– Я иногда думаю о женщине, сделавшей тебя холостяком.

– А кто тебе сказал, что она была?

– Мужчине не свойственно жить одному. Без женщины вы все беспомощны, как котята. Все до единого. Если мужчина холост, на то обязательно есть причина. И однажды, Сид, я эту причину найду.

Сказав это, Мэгги тяжело поднялась со стула и пожелала ему спокойной ночи. Сид смотрел ей вслед и улыбался. Он знал: эту причину Мэгги никогда не найдет. Могло показаться, что она любит совать нос в чужие дела, но то было не более чем игрой. Мэгги старалась не заходить слишком далеко. Сид не любил говорить о своем прошлом, она – о своем. Оба это понимали и потому прекрасно ладили. Мэгги знала лишь, что он из Лондона и у него ни жены, ни детей. Сид знал, что в свое время Мэгги с мужем покинули Девон, отправившись в Австралию, но там не прижились и перебрались в Африку. И больше ничего.

Нынешняя жизнь Сида состояла из многих неизвестных. Он не знал, приживутся ли посеянные им саженцы, а если приживутся, то какой дадут урожай. Он не знал, ждать ли нашествия газелей и обезьян на плантацию, не пострадают ли кофейные кусты от какой-нибудь болезни, засухи или чрезмерно обильных дождей. Он не знал, как поведут себя племена кикуйю: будут и дальше терпеть вторжение поселенцев или однажды восстанут, сожгут фермы и поубивают белых в постелях. Он не знал, любит он Африку или ненавидит, проживет здесь до смерти или на следующий год сорвется и уедет. Он не знал, как по утрам ему удается вставать, когда не для кого жить и некого любить. Наконец, он не знал, почему до сих пор жив, не имея ни одной мечты.

В африканской жизни Сида Бакстера бывали дни, много дней, когда он чувствовал, что ничего не знает о земле, туземцах, кофе и себе самом. Но одно он знал наверняка, знал как тяжкую, неизменную истину. Он знал, что Индия Селвин Джонс ушла из его жизни и больше он ее никогда не увидит. Хотя бы в этом у него не оставалось сомнений. 

Глава 82