Зимняя воцна

Он заповедал Мне заботиться о жизнях; он научил Меня всему, что помогает живому почувствовать мир живых и мир мертвых. Вы не знаете о том, что, кроме земли, есть еще небеса. Они цвета Сапфира. У Меня никогда не было Третьего Глаза. Я сам, живой, стал Третьим Глазом Бога Своего. И я говорю вам истинно: каждый, кого вы убьете на Войне, взыщет с вас. Не Я взыщу. Он сам. Его душа.

Его живая душа, смело, свободно блуждающая по свету — Тому и Этому; переходящая границу бардо и целующая руку великой Ваджрадакини. Я обошел, в рубище, босой, весь снежный пустынный, морозный Восток. И я понял, что было у вас Крещенье водой, а для Крещенья огнем еще не готовы вы, бедные, милые.

Поэтому всякая пролитая кровь — это ваша кровь.

Всякий снаряд, летящий с неба на землю, в живых и орущих от ужаса людей, — это ваше возмездье: он метит в вас, и он попадает точно, прицельно. А вы не умеете молиться. Вы выпустили его! Вы открыли самолетный люк! Исполнили приказ! А он летит обратно, он возвращается, он черной свинцовой гирей сейчас обрушится на вас и расплющит вас, и умертвит.

И даже если бы вы знали священные спасительные Молитвы и великие Мантры, вы бы все равно не успели помолиться.

Стреляй!.. Стреляй, тебе говорят!.. Вон!.. вон он бежит, слева!..

Упасть на колено и приставить приклад к плечу. Я не успеваю нацелиться. Я слышу лишь хриплое песье дыханье. Вижу перед собой раззявленную пасть, страшный оскал морды. Это не собака! Это чудовище, зверь древний. У него семь голов и десять ног. Он летит на тебя, и крылья его перепончаты, и когти его остры, как серпы. Убей! Быстрей!

Выстрел. Я стреляю. Истошный вопль справа. Это тот, другой зверь прыгнул. Это Курдаков! Он орет отчаянно. Он сцепился с громадным мохнатым, тощим псом и катается в обнимку с ним по замерзлым камням. Пес норовит подсунуть морду с оскалом зубов к горлу солдата. Стреляй, быстрей! Что ты возишься, ты, блоха в штанах!..

Не успел. Зубы пса вонзаются в трогательное, худое человечье горло, в кадык. Господи. Вот еще один. Где эта маленькая пророчица, росомаха-бурятка. Пристрелить бы ее. Она колдунья! Говорю тебе! Ее расстрелять — и снимется напасть!

Заклятье не снимается никогда Справа! У стены! Давай! Жми!

Он выстрелил в мечущийся перед ним комок рыжего пламени. Визг сотряс развалины. Снежная ночь высыпала над ними, над их затылками, россыпи неограненных алмазов в черное черемуховое варенье. Ухлопал!.. Господи, как визжит. Как умирает собака. Мучительно, точно человек. Ей же больно!.. Идиот, пристрели ее!.. Я не могу слушать этот визг! Вой…

Еще выстрел. Еще. Он стреляет собаке в голову. В ухо. Она затихает. Из-под ушанки, из-под свалявшейся бараньей шерсти, обильно струится пот.

Господи, какая работа. Он никогда не думал, что так тяжело убивать зверей. А людей?! А детей?!

Второй старик, напарник Курдакова, сел на корточки, поднял лицо к ночному звездному небу и завыл.

— У-у-у-у-у-у-у-у-у!.. У-у-у-у-у-у-у-у-у-у!..

Страшно. Ночь обвивается кольцами звезд вокруг стержня долгого, вечного воя.

— Я собака!.. Я собака!.. У-у-у-у-у-у-у-у!.. Пристрелите меня… Умоляю вас, люди, пристрелите меня…

Молоденького солдатика, чуть только он отошел за развалины пагоды — облегчиться, сбила с ног лапами чудовищная овчарка с клыками желтыми и торчащими из пасти, как две старых куриных кости, и, не успел он опомниться и схватить ее за горло, и нашарить нож, и всадить лезвие зверю в грудь, в холку, — загрызла его в мгновенье ока, а потом еще схватила, как добычу, за загривок, поволокла, чтоб насладиться пиршеством наедине, и по снегу пролегла, щедро орошая его, широкая красная полоса — муаровая лента ордена Зимней Войны, что нацеплял на грудь незадачливым героям насмешник мороз, глумливый и безглазый Будда-царь.

— Ты!.. ты спятил… зачем… зачем ты наставляешь на меня автомат?!.. убери оружье… ты с ума сошел!.. не стреляй!.. не стреляй!.. не стре…

Солдат выстрелил в солдата. Тот, в кого стреляли, упал плашмя, вскинув на прощанье безнадежно руки. Тот, кто стрелял, остался стоять в ночи, и его выпитое безумьем лицо бледнело, наливаясь зеленью, синевой кромешных звезд.

Юргенс, останови его! Гляди, что он делает!.. Что он задумал… Не допусти!.. дай подножку ему… вырви из рук пистолет…

Убивший армейского друга медленно, вынув из кобуры револьвер, поднес его к виску и, улыбнувшись, с наслажденьем облегченья и всепрощенья выстрелил в себя. Падая с разнесенной выстрелом башкой, он наткнулся рукой на крюк, свисающий из старой стены, зацепился, повис. Так висел, качаясь, живой и страшный кровавый маятник, отсчитывал сумасшедшее время.

Исупов стоял бледный, над ним совершали ночной великий круг почета азийские крупные звезды. Сигарета прыгала из одного угла его рта в другой.

— Мы все здесь поляжем, Юргенс. Все. Девчонка была права. Будь прокляты собаки! Будь проклят Ингвар! Будь проклят я с моим приказом! Пусть бы они перегрызли всех, всю часть, всю роту…