Зимние бабочки (СИ)

Минутная стрелка делает полный круг. Мерный гул голосов убаюкивает, как и — странно — удивительное тепло его ладони. Веки тяжелеют, ресницы все чаще закрывают обзор. Падди упирается локтем в столешницу, пытается не уснуть — день был не из легких. Собственно, она давно забыла, когда был «легкий день». В сумке лежит блокнот, исписанный карандашом вдоль и поперек. А дома… В новом доме ждет недописанная статья, которой, судя по ее ощущениям, не судьба сегодня обрести последнюю точку. Падди распрямляется и слышит, как хрустят позвонки. Девлин завтра снова будет грызть ручку и угрожать избавиться от нее. Но если забыть о… Если просто забыть, то тихий ноябрьский вечер кажется вполне приемлемым.

За стеклом спешат прохожие, расправляют на ходу воротники и пытаются спастись от пронзительного ветра. Питер откидывается на спинку и поднимает голову: лампочка над ними мигает и гаснет.

«Хорошо, что есть Пит», — губы непроизвольно растягиваются в улыбке, и Падди чувствует, как тепло медленно расползается от груди вниз и заставляет липкий ком сожалений исчезнуть хотя бы на несколько мгновений.

Несколько мгновений?

— Это уже черт знает что, — говорит она тихо-тихо. Перед глазами так и маячит картинка, как мать моет ей рот с мылом за упоминание нечисти, заставляет читать «Славься, дева Мария, благословен плод чрева твоего» до исступления, до тех пор, пока, кроме слов молитвы, ни одной разумной мысли не удастся задержаться в голове.

Это не лю…

Ага, как же. «Не».

«Тик-так», — осуждающе щелкает секундная стрелка настенных часов.

«Тик-так». Однажды Падди показалось, что время, которое так не любит пауз и желает сбежать от того, кто в нем нуждается, застыло, утратило свой напор и замерло, точно испуганный ребенок. И ее фраза «Он не уснул», которая прокатилась по вмиг затихшему пресс-бару, стала точкой невозврата.

Веки опущены, темные, почти черные круги под глазами, серое лицо и ледяные руки. Терри что-то говорил — она видела, как тот шевелил губами и искал пульс на запястье Питера. Терри что-то говорил именно ей, таращил глаза и глядел за спину.

А она договаривалась с Богом. Который из Бога в один прекрасный момент несколько недель назад стал обычным, ничего не значащим божком, что забрал жизнь крохотного мальчика, богом, что не стоил ни веры, ни тем более любви.

(Слова-слова-слова. Десятки-сотни-слов, что возвышали славу, милосердие и доброту, никем и никогда не виденную.)

Сильные руки помогли подняться из-за стола. Сильные руки прижали к стене. Шеф, который неизвестно каким чудом появился в баре, склонился над Питом. Воздух резко закончился в легких, и холодные иголочки поползли вверх по позвоночнику. Терри держал ее, пока Девлин выматерился сильнее, чем когда МакВи разбил служебную машину, подхватил Питера под руки и потащил к выходу.

— Это даже не дружба, — от голоса Питера становится легче на сердце.

Падди опускает голову и ощущает на себе его взгляд. Ни Шон, ни Терри никогда так не смотрели на нее. Ни Шону, чье помолвочное кольцо Падди носила как самое важное в жизни украшение, ни Терри не пришло в голову, что…

Питер касается ее лба кончиками пальцев.

Эдвардс удивленно смотрит на нее и трет полотенцем пивной бокал. Падди вопросительно поднимает бровь. Эдвардс нервно улыбается и отводит взгляд.

— Не хмурься, пожалуйста, — говорит Питер мягко, ласково. — Не надо, девочка.

Простые слова успокаивают сильнее, чем его заверения о наступившей ремиссии. Ага. Будто бы никто не заметил, как изменился доктор Пит.

Падди растягивает губы в откровенно жалкой улыбке, поднимается вслед за ним и гонит из головы навязчивую мысль, что это, возможно, одна из последних вечерних посиделок. Для Падди превыше всего факты, и то, что она видит, не может ни обрадовать, ни обнадежить.

Питер помогает ей надеть плащ. Знакомая фигура — Терри? — в коричневой кожаной куртке поспешно покидает помещение. И огонек догорающей веры гаснет в сердце под звук дверного колокольчика.

***

Падди никогда не любила тишину. Тишина пугает. Потому плеер — ее защита от внешнего мира — всегда с ней, куда бы она ни шла, что бы ни делала. Шум проходящих мимо людей, проезжающих по дороге машин, шелест деревьев в парковой зоне — все это часть живого, дышащего, спешащего, создающего и поглощающего мира. И иногда Падди кажется, что в аду, в том самом, в который всенепременно попадут — по словам мамы — такие, как она, и прочие прожигатели дарованной милости, будет тихо.

(Холодно, тихо и темно.)

Она вздрагивает и вцепляется в рукав пальто Питера.

На ее памяти лишь однажды тишина стлалась ковром, словно туман обнимала кадки с цветами и тусклые лампы. Непонятные запахи витали вокруг, но тот, который удалось идентифицировать, мышиный, сильнее всего бил в нос.

Было холодно, тихо и темно.