Зимние каникулы

Около каждой кровати свой разговор. У Майи с отцом свой:

– Опять полную сумку принес? За троих я есть должна?

– Спорить с ними, что ли? С твоей бабушкой поспоришь.

– Ну, как вы там? Дома?

– Как мы? Как всегда. Какие-то ребята тебе из института звонили...

– ?

– Мама с ними разговаривала. Просила, чтобы в деканат зашли, предупредили.

Заботливая у Майи мать.

– Я вот домой хочу, а в институт нисколько не тянет.

– Значит, – в простоте душевной успокаивает отец, – не успела после сессии отдохнуть. Какой в больнице отдых? Дома еще побудешь.

Никогда отец не отличался проницательностью, на все приходилось матери глаза ему открывать. Вика под самым носом крутила с Анатолием, отцу и в голову не пришло, что дело идет к свадьбе. Раз сто переспросил, когда ему новость сообщили: не ошиблись ли случайно? Правильно поняли?.. Майя и та быстрей сообразила.

– Не забудь потом творог и сливки в холодильник отнести, – говорит отец.

– Знаешь, не нравится мне эта радиоэлектроника. Надо же его чем-нибудь прошибить!

– Что значит – не нравится? Как она может нравиться или не нравиться, если вам еще не читали специальных курсов?.. Вот еще компот бабушка сварила...

Прошибешь его, как же!

– Я вообще не хочу быть инженером! – с отчаянием выпалила Майя.

Наконец он и впрямь удивился:

– А кем хочешь?

– Например, киноактрисой, – и с вызовом на него посмотрела. Хотя секунду назад и мысли такой в голове не держала.

Отец разочарован:

– Очень оригинально.

– Почему я должна быть оригинальной?

– Хотелось бы. Дочка как-никак. А то ведь в стаде таких же дурочек тебя не отличишь. Все в одинаковых штанах и с одинаковыми нехитрыми желаниями.

– Почему – одинаковыми? – обижается Майя.

– Какие у таких девиц желания? – Вообще-то отцу откровенно скучно вести никчемный разговор, но не молчать же, раз пришел. – Стать киноактрисой. Выйти замуж за знаменитость или дипломата. Набить шкафы заграничными тряпками.

– Значит, все киноактрисы...

– Так для киноактрисы, чтобы ею стать, данные нужны! Элементарно же. Да не дуйся ты. И не забивай голову всякой чепухой. – Смотрит на нее отечески, жалея: – Скучно здесь, понимаю.

Ничего он не понимает. Для него – чепуха. Про киноактрису – верно, чепуха. Так же, как про санитарку. Но не в этом же дело!

Не поймут они ее. Никогда не поймут.

– Устала? – участливо спрашивает отец. – Ладно, отдыхай. Мама завтра пораньше придет, к концу обхода, с врачом поговорит.

Ушли гости. Хозяева, наговорившись и наслушавшись, притихли на своих кроватях.

В коридоре застучали алюминиевыми ложками.

8

В субботу и в воскресенье врачей, кроме дежурных, в отделении нет, понедельник получается суматошный. Все начинается как бы сначала. Давно не виделись.

– Понедельник – день тяжелый, – старое поверье на этот раз в устах Варвары Фоминичны звучит лишним подтверждением его справедливости. Утром явилась Анна Давыдовна с сообщением: решено отвезти Варвару Фоминичну на консультацию к нейрохирургам. «Оперировать меня хотите?» – сообразила она. «Что значит – хотим, не хотим?» Похоже, суровость помогает докторше в таких вот тяжелых ситуациях, на всякий случай она с ней вовсе не расстается.

Варвара Фоминична заявила категорически, что ни на какую операцию не пойдет, знает она эти черепные операции («Откуда вы можете знать?»), и так и так один конец, к чему лишнее мучиться?

– Вы же представления не имеете, что за операция, – опять на полуслове, опять сердито прервала ее врачиха. – Все больные стали у нас такие умные, непонятно, зачем студенты тратят время в мединститутах. – И дала понять, что разговор окончен: – В среду в час нам дадут машину.

Себе она помогает, себя в трудных ситуациях старается защитить, поберечь, а о больном не подумает. Чем ему перед ее непререкаемостью защититься.

– Все равно на операцию согласия не дам! – Варвара Фоминична вроде сама себе зарок дает. – Затемнение на рентгене, я еще в пятницу догадалась. Очень уж забегали. Значит, опухоль. А что хуже опухоли в мозгу? Крути не крути, конец один. – Она ни к кому не обращается, глядит в потолок сухо горящими бусинами глаз, старается, наверно, получше осознать свое положение. Свыкнуться с тем, с чем свыкнуться, наверное, сверх человеческих возможностей.

Как же так, думает Майя, преисполненная жалости и испуга: вот она тут, дышит, говорит, думает, потом встанет, потом поедет к нейрохирургам, опять будет говорить, решать, волноваться, а скоро ничего для нее не будет?! Одномоментный переход от живого к мертвому, от всего к ничему самое непонятное для Майи и страшное. Она помнит свой страх – перед этим именно! – когда умерла мамина тетка, вернее, приемная мать. Старенькая, болела много, но вот минуту, секунду назад была, и сразу ее не стало. Все тогда в доме плакали, горевали, жалели, как же иначе, пусть и старенькая, пусть и смерть естественная, но с Майей была отдельная забота – то, что тетка старенькая, что смерть естественная, – ей объяснять. Не могли взять в толк, почему Майя, двенадцатилетняя девочка, и не больше других старушку любила, дерзила ей, случалось, так тяжело переносит, никого не видит, не слышит, не слушает...