Зимние каникулы

– ...Крем для лица надо принести. Больная не больная – запускать нельзя. – Что-то прикинула, подсчитала, решила: – Могу приходить в субботу и в воскресенье. В середине недели – в среду, в среду у меня библиотечный день. Ты, Галина, с утра, а я во второй половине. Семейство мое обойдется с ужином, не маленькие. И отца не забрасывай смотри. Чтоб каждый день была горячая еда, честь по чести. Воскресенье я целиком возьму на себя, а ты занимайся домом. Галя недовольно тянет носом, что не остается незамеченным.

– И не спорь. Нет худа без добра, хоть чему-нибудь научишься, пока мать болеет. Кроме яичницы-болтуньи и молочного супа. А то замуж выйдешь, кто за тебя будет?

– Муж, – Галя сидит нога на ногу, покачивает носком сапожка. Дразнит. Пусть пошумит, жалко, что ли?

– Мужики терпеть не могут брать на себя бабские дела, учти. Ладно, пошли. – Встала, повернулась к Майе: – Я тебе свой домашний и рабочий телефон оставлю, звони в случае чего.

При ней Майя принесла и поставила на тумбочку Тамары Георгиевны яблочный сок, вот она без труда и сообразила, на кого здесь лучше всего опереться.

Протянула Майе бумажку с номерами телефонов, вернулась к своей подружке, крепко, от души ее расцеловала:

– Не унывай, Томка! Вытащим мы тебя, верь моему слову. Слово ты мое знаешь.

На ходу вынула из сумки пачку «Беломора», зажала негорящую папиросу в зубах – не терпится закурить, вместе с дымом выпустить стесненные чувства. Спина прямая, полная грудь вперед – генерал в юбке, оказавшийся лицом к лицу с решающим сражением. Муж и Галя покорно следуют в арьергарде. Солдатами-новобранцами.

Тамара Георгиевна провожает всех троих ожившими опять глазами. Ей они, все трое, одинаково хороши.

Кого, однако, подруга привела в крайнее замешательство, так это Василь Васильевича. Самим своим деятельным существованием, умением заполнить собой любое замкнутое пространство.

Он уже сравнил себя с ней и осознал, что не готов к надвигающемуся на него испытанию. И никого у него нет, кто бы все, как она, знал, умел, предвидел. И от этого Василь Васильевич пал духом. Плечи опустились, темные складки на лбу, вдоль щек еще больше потемнели.

Варвара Фоминична без труда прочла его мысли:

– Ладно, Вась, как будет, так будет.

– Леонид вечером звонить обещал. Попрошу его – пусть приезжает?

– Зачем раньше времени с места срывать? Успеется.

– Пусть и успеется. А я хочу, чтобы он здесь был. – Василь Васильевич проявил неожиданную строптивость.

– Мало ли чего ты хочешь. Не трогай его.

– И слушать тебя не буду!

– Ясное дело, разве тебя переспоришь? Ты, если чего в голову вобьешь, не отступишься. – Похоже, она сама себе не верила, против воли ее вело. – Хоть караул кричи. И Леонид в тебя. Как с мореходкой, так и со всем остальным. – Под «всем остальным» подразумевается нежелание сына обзаводиться семьей и порадовать родителей под конец жизни внуком.

– Разворчалась, – миролюбиво отмечает Василь Васильевич.

– Вот скоро помру, и ворчать на вас будет некому, – с оттенком, можно даже сказать, кокетства (сверх сил все-таки человеку до конца поверить в свою близкую неизбежную смерть!) утешает его жена.

– Перестань глупости говорить! – сердито отмахивается он от ее слов, будто от них, от слов именно, зависит ее жизнь или смерть.

– Покричи, покричи, – разрешает ему Варвара Фоминична. И вдруг соглашается: – Ладно, пусть приезжает. И со мной подольше побудет, и ты не один.

Какую все-таки мысль Майя не может поймать, собрать в слова?

Люська, влетевшая в палату вместе с запахами снега, ветра, озона, перебившими аромат дорогих французских духов, в первые секунды кажется ей пришелицей с другой планеты. Такие у нее яркие щеки, легкомысленно веселые глаза, свободные – в ладной, красивой одежде – движения.

Стащила Майю с кровати, увела в коридор, не терпится без посторонних ушей поделиться новостями.

Новости действительно потрясающие:

– Мы с Вовкой женимся!

– Поздравляю, – говорит Майя, испытывая укоры совести из-за того, что радуется меньше, чем событие того заслуживает.

– Заявление подали, свадьба в апреле, в нашем районном Дворце бракосочетаний, а в сентябре должен быть готов дом, где у Вовки кооперативная квартира, пока однокомнатная, но его отец, он в райжилотделе кем-то работает, обещал переиграть на двухкомнатную...

Все у Люськи хорошо, просто, без затей. Свинство, что не выходит радоваться Люськиным радостям. Не укрылось это от нее:

– Ты что? Случилось что-нибудь?

– У нас в палате у одной затемнение, – Майя дотрагивается до своей головы. – Опухоль, наверно.

Люська поспешно хватает ее руку, отводит:

– Нельзя чужие болезни на себе показывать!

– Ты из какой деревни? – иронизирует Майя.

– Из деревни или из города, а нельзя. – Соглашается с Майей: – Неприятно, конечно. Но ты-то что можешь сделать?

– То-то и оно. И – никто.

– Удирать тебе надо отсюда поскорей. Здесь не только человек, но и лягушка затоскует.

– Чужая она мне, а я ужасно переживаю. Сама понять не могу.