Зимние солдаты

– Да, Игорь, и еще один был старый многолетний друг у Петра Леонидовича. Он жил в селе Успенское, там за рекой. Был местным парикмахером. В течение многих лет Петр Леонидович стригся только у него. Раз в месяц, не реже, это было как ритуал. Стрижка затягивалась надолго. Понятно, почему после этого все удивлялись, откуда Петр Леонидович так всегда хорошо знает, как идут дела на конезаводе в Успенском и какие в этот год лошади особенно хороши, как прошел очередной их аукцион и как вообще дела.

– Какие только люди не жили, не приходили к нам! Много лет постоянной гостьей у нас была тетя Дарья. Крестьянка из довольно далекой от нас деревни. Сначала это были деловые визиты. Она приносила нам сметану, творог. Удивительно она их умела делать. А потом у нее очень тяжело заболел сын. Думали, что умрет. Но Петр Леонидович забрал его в Москву, поднял всех лучших своих знакомых врачей, положил его в хорошую клинику, и тот выздоровел. С тех пор тетя Дарья считала нас родными. А потом в нашем доме много лет жила монашка Катя. Помогала по хозяйству, все удивлялась: «Ведь вот неверующие, а хорошие люди».

Дон Кихот и аналогия с татарником

Отвечая на мой вопрос о книгах, увиденных в кабинете, Анна Алексеевна рассказала:

– Все эти книжки положил там и читал сам Петр Леонидович. Спасибо, Игорь, что вы зашли в кабинет и увидели все это. «Жиль Блаза» он, возможно, читал просто так, для отдыха, Пушкина – свериться мыслью о чем-нибудь. Зато «Дон Кихот» была его настольная и любимая книга. Ведь он считал, что его жизнь очень похожа на жизнь этого героя, он много лет собирал изображения Дон Кихота. Эта коллекция хранится у него в лаборатории… – Анна Алексеевна улыбнулась, чуть грустно. – А вы знаете, Петр Леонидович особенно любил одну из повестей Льва Николаевича Толстого, а несколько строчек на первых страницах ее, считал, могли бы быть эпиграфом к его жизни. Это первые страницы «Хаджи-Мурата».

– Неужели фразы о татарнике? – решился спросить я.

– Да, Игорь, – последовал ответ. – И поэтому у Петра Леонидовича в кабинете нашего московского дома висит картина художника Козлова, на которой изображен куст татарника. Это одна из любимых картин Петра Леонидовича.

Все замолчали…

После этого разговора, когда все встали из-за стола, я пошел в «телевизорную», нашел там «Хаджи-Мурата». И вот что там было написано: «Куст татарника состоял из трех отростков. Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. На двух других было на каждом по цветку. Цветки эти были когда-то красные, теперь же были черные. Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу, другой, хотя и вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху. Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял. Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. Но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братий кругом.

«Экая энергия! – подумал я. – Все победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот все не сдается».

После чая Анна Алексеевна попросила меня снова сходить в кабинет, посмотреть внимательнее полки с научной литературой… Вот родные мне книги по теплотехнике, теплопередаче, гидродинамике. А вот тут, наверное, будут автографы – Ландау и Лившиц, Ишлинский… Так и есть. Но как-то не хотелось смотреть эти полки. Здесь была наука Капицы, о которой уже так много сказано.

Взгляд упал в сторону. Вот в углу еще один большой стол без тумбочек. На нем тиски, маленький, «часовой», токарный станок, электрический точильный круг, еще какие-то инструменты типа бормашин часовых мастеров, подставки, ощетинившиеся вставленными в них сверлами разных размеров, на стене дрели, мотки проволоки и опять самые разные, уже ждущие ремонта настенные часы.

На полочке над камином несколько разной величины крокодилов. Ведь крокодил – старинный, времен лаборатории Резерфорда, своеобразный символ для Капицы. А вот и портрет Резерфорда, другие портреты, карандашные рисунки. Кустодиева нельзя ни с кем спутать. Взгляд опять скользнул. Знакомая ярко-белая стена дымохода рядом с камином. Как деталь орнамента в верхней части этой белой стены на тонкой зеленой ветке сидела смело нарисованная большая птица с ярко-желтой грудью, покрытой зелеными пятнышками. Красный, с коричневыми полосами-перьями хвост ее был похож на хвост жар-птицы. А крылья, полурасправленные, как у ангелов, художник нарисовал черным. Но белый фон побелки проглядывал через нечастые штрихи, которыми были нарисованы перья, и крылья казались серыми. А выше, над желтой грудью и шеей, большой огненно-красный шар запрокинутой вверх головы и длинный, поднятый вверх, широко раскрытый клюв…

Семьи Анны Алексеевны и Петра Леонидовича