Зимний дворец. Люди и стены

При восстановлении гостиных императрицы требовалось огромное количество шелковых тканей, которые заказывались по имеющимся образцам. Примечательно, что все заказы разместили среди отечественных производителей. Для Золотой гостиной шелк – вишневый с лебедями – заказали московскому фабриканту Кондрашеву (178 аршин и 11 вершков). Эта ткань должна была пойти в том числе и на драпировку четырех окон и мебели. Этому же фабриканту заказали малиновый шелк для Малиновой гостиной. Шелк шел на стены и драпировку двух окон. Белый шелк с розовыми цветами для Розовой гостиной (на стены, драпировку окон и мебель) заказали московскому фабриканту Колокольникову. Он же поставил желтый шелк с малиновыми цветами «для Гостиной Государя Императора»[321].

В восстанавливаемых интерьерах старались максимально полно использовать спасенные во время пожара вещи. Как правило, их возвращали на свои места. Однако после пожара часть помещений перепрофилировали. Например, половину императрицы Марии Федоровны превратили во Вторую запасную половину, отделанную совершенно новыми вещами. Поэтому, по распоряжению царя, спасенные «из бывшей тронной комнаты» императрицы Марии Федоровны четыре серебряных стола использовали в зале Петра I, установив два стола «в простенках»[322]. Там они стоят и сегодня.

Николай I на своей половине также старался вернуть на свои места давно привычные вещи, спасенные во время пожара. Поэтому в октябре 1839 г. «Государь Император высочайше повелеть соизволил: поместить в комнаты Его Величества в Зимнем Дворце ширмы с панорамическими видами, находящиеся в заведовании Секретаря Ея Императорского Величества»[323].

Поскольку время было дорого, то множество самых разных вещей выписывали из-за границы. Периодически возникали проблемы с таможней, поскольку ряд предметов доставлялся россыпью, и посчитать их было делом трудным, а самое главное – долгим. Все эти проблемы моментально решались «на Высочайшем уровне». Например, так были решены проблемы «на пропуск богемского хрусталя для люстр», «на пропуск из Парижа бронзовых украшений для драпировки окошек Зимнего Дворца». Кстати говоря, оконные приборы для каждой из парадных комнат подбирались индивидуально.

Николай I, как и его окружение, прекрасно осознавал значение ввода в строй Зимнего дворца. Причем ввода в строй в обозначенные самим царем сроки. Поэтому совершенно оправданно и справедливо, что Пасха 1839 г. стала двойным и очень значимым праздником. Праздником для царской семьи, по сути, входившей в новый Дом. Для придворных, обретавших привычный мир в «старых – новых» стенах. Для многочисленного чиновного люда, организовывавшего и контролировавшего процесс восстановления Зимнего дворца, увязывавшего и состыковывавшего многочисленные технологические цепочки. Для тысяч рабочих, полтора года трудившихся в залах дворца. Для инженеров, рассчитывавших и прокладывавших многочисленные инженерные коммуникации дворца. Для архитекторов, разрабатывавших и воплощавших оригинальные интерьерные решения.

Всех их собрали на Пасху в стенах возрожденного Зимнего дворца. Для участия в празднике пригласительные повестки разослали почти трем тысячам лиц (2982 приглашений). Кроме того, младших архитекторов, чиновников строительной комиссии и «главных мастеровых всех частей» пригласили без повесток.

26 марта 1839 г., «в день высокоторжественного праздника Святой Пасхи», придворных собрали в уцелевшем здании Малого Эрмитажа. Все приглашенные выстроились по формату Большого выхода. Затем вся процессия прошла вслед за императорской фамилией по залам Зимнего дворца.

Для тех, кто видел страшный пожар и обугленные стены Зимнего дворца, этот проход по возрожденным величественным парадным залам стал настоящим потрясением. Один из современников вспоминал: «Ночное шествие царственной семьи, в сопровождении блестящего двора, многочисленного духовенства с крестами и святою водою и огромного хора певчих по этим сияющим палатам, так недавно еще представлявшим одни обгорелые развалины, было в высшей степени величественно и поразительно. Запустение и пепел сменились ликующею жизнию; пожиравшее пламя – огнями радости! В Белой зале процессия продвигалась между двумя длинными рядами главных мастеровых, участвовавших в возобновлении дворца – большею частью русских мужичков с бородами и кафтанами. Многие, кланяясь почти до земли, плакали. Государь казался чрезвычайно довольным и веселым»[324].

По окончании шествия и церковной службы начался последний акт праздника – разговение. Как отмечали современники, это был единственный случай в истории Зимнего дворца, когда представители всех сословий, в том числе приглашенные купцы 1-й и 2-й гильдий, разговлялись в Зимнем дворце: «Все разделяли грусть о пожаре дворца: Государю угодно было, чтобы все разделяли радость и радость об успешном и быстром его возобновлении»[325].