— Понадобится обучение наших сотрудников работе с вычислительной техникой, — деланно-небрежным тоном заметил нарком.
— Полностью с вами согласен, Лаврентий Павлович, и даже больше того, — радостно подхватил Александров, — такие же специалисты будут чрезвычайно востребованы в других наркоматах, да и в вашем наркомате тоже — имею в виду другие отделы. Это у меня запланировано, но, как вы знаете, мне предстоит недолгая командировка. А по моем возвращении стоит подумать о развертывании кое-каких производств. Но тут уж приоритеты расставлять вам.
— На этот раз моя очередь согласиться с вами, Сергей Васильевич, — приветливо улыбнулся Берия. — Вот кстати: хотите чаю?
— Настоящий грузинский?
— Не угадали. Абхазский.
Странник подумал, что чай должен оказаться отменным. И на этот раз угадал.
— Наш советник чуть-чуть торопится.
Сталин в своей обычной манере выслушал, высказал суждение, взял паузу на прикуривание очередной папиросы и начал развивать мысль.
— Его план имеет смысл лишь в том случае, если Гитлер сочтет необходимым продолжить противостояние с Великобританией. Это пока что не очевидно. На так называемом фронте у Германии тишина. Противники не совершают никаких авианалетов на чужие объекты.
Это было не вопросом, а утверждением.
— У правящих кругов Германии появились причины для сомнений и неуверенности, которых не было тогда. Разгром Финляндии, которого никто не ожидал. Быстрое поражение, вызванное применением невиданной никем техники, и, что с немецкой точки зрения еще хуже, умелым ее применением. Но авансы в сторону германского руководства могут оказаться преждевременными, если учесть, что еще не доставлены те самые письма, о которых ты знаешь. Вот по реакции на эти письма мы и будем принимать решение о возможности помощи Германии, пусть даже эта помощь косвенная.
Сталин не упомянул, что военная разведка пока что не накопала ни единого признака разработки плана "Барбаросса". Но сам вождь, разумеется, не полагался на отсутствие данных. У него были на то причины.
— Ну, Александр Евгеньевич, давай план последних тренировок твоих орлов.
Именно этими словами начался окончательный этап подготовки.
Как всякий летчик, Голованов терпеть не мог слова "последний" и старался его не употреблять вообще. Но вслух на этот счет он не высказался — тем более, товарищ коринженер летчиком не был.
План появился на свет и был рассмотрен самым дотошным образом.
— Ну держись, летун, сейчас я наведу на тебя критику. Почему взлет в восемь утра? Темно ведь. А над целью ты и твои хлопцы должны быть в десять по местному. Берлин прилично южнее, там и рассветает раньше. Вот твой штурман тебе на раз-два расколет задачку: на какой высоте должно быть солнышко.
— По вашему же прогнозу, Сергей Васильевич, ожидается облачность, — защищался Голованов.
— Все так, да ты над ней будешь находиться. А завтра лететь тебе на куда меньшее расстояние. Короче, штурманский расчет чтоб у тебя был. Но это не все. Вот еще ивашкино мясцо погрызу, — последние слова сопровождались людоедской ухмылкой. — Радионаведение ТАМ будет импульсами. Это помнишь? А здесь наводчики предупреждены? Не слышу ответа. У них приказ? Твое счастье. Но не торопись радоваться. Сейчас на косточках поваляюсь. Что, если вдруг пропадет наведение на ультракоротких? Как? Скажем, один из передатчиков в последний момент сдохнет. А ну-ка, пусть все штурмана выложат запасные варианты. Послушаем…
Разумеется, весь летный и наземный состав знал прозвище товарища коринженера, данное ему курсантами-истребителями. За глаза все его и звали "Старый". Но очень многие держали в уме чуть расширенное имя "Старый черт". Надо признать: Сергей Васильевич делал очень многое для того, чтобы поддержать такое реноме. Вводные на тренировках были такими заковыристыми, что один раз сам Голованов не выдержал и сказал напрямую:
— Сергей Васильевич, ну нельзя же так!
Ответом был грустный, отнюдь не злобный взгляд и слова:
— Можно, Александр Евгеньевич. И нужно. Доказывать не имею права, скажу лишь, что от ваших результатов зависеть будет настолько многое… вы даже не представляете, какие случатся последствия.
Чуть странным летчикам показалось то, что, бомбы для учений коринженер каждый раз привозил лично.
И вот наступил тот самый день. По результатам тренировок Голованов своей властью назначил экипажи. На стадион "посылку" должен был сбрасывать бомбардировщик, ведомый Мазуруком, на корабль предстояло нацелиться Каманину. Сам Голованов взял на себя лужайку. Опыт показал, что именно эта цель была самой трудной — возможно, по причине отсутствия хорошего радионаведения.
— Ну ребята, ни пуха вам, ни пера!
— К чертям рассобачьим! — уставным голосом ответил за всех командир отряда.
— И это вместо искренней и горячей благодарности, — тоном капризной примадонны отреагировал коринженер.
Нехитрая шутка произвела ожидаемое действие: экипажи дружно отсмеялись.
— По машинам!