Зимний пейзаж с покойником

Чувствуя себя лишним, Самоваров поднялся со стула. Как «Дядю Ваню» умеют играть в Ушуйске, он уже понял. Хорошо играют, с душой, с полной верой в предлагаемые обстоятельства. Тем более что обстоятельства соответствуют…

Самоваров был уже в дверях, когда Арик вдруг тряхнул кудрями:

– Ух, попадись мне та сволочь, что укокошила дядю Сашу! Сколько всем из-за этого расстройства! Да и человека жалко, дядю Сашу. Ну, сволочь, попадись – порву этими самыми руками!

И он показал тетке и Самоварову, как будет рвать сволочь. Нечто подобное сулила убийце и Галина Павловна. Однако ее угрозы выглядели серьезнее, потому что ее большие крепкие руки размером и мощью намного превосходили бледные конечности Арика.

– По-вашему, Аристарх, кто застрелил вашего дядю? – спросил вдруг Самоваров.

Арик опустил руки и задумался.

– Кто? Да черт его знает! Кто-нибудь из господ бизнесменов, я думаю. Все они барыги, криминал – это уж медицинский факт. Я бы поставил на Лундышева.

– Почему?

– Потому что вообразить эту кошмарную розовую слониху с пистолетом в руках не могу. Да и Лундышев недалеко от нее ушел – квашня. А Люба трусиха, выстрелов боится.

– Откуда вы знаете?

– Я как-то вел у них в «Сибмасле» корпоратив. Сценарий назывался «Остров сокровищ», вот и пришлось кое-кому стрелять из игрушечных пукалок с вонючими пистонами. Люба тогда от страха чуть под столы не лезла. Я сам пальбу не люблю, так что это понимаю.

– Вы с ней давно знакомы?

– Говорю же, корпоратив у дяди Саши вел, тогда и танцевал с ней пару раз – горячая девочка, хотя с виду тихоня. Кажется, у дяди с ней что-то тогда было. Не подумайте, ничего серьезного! Так, пустяк – он иногда позволяет себе оторваться. Он эту Любу даже сюда привозил. Тетя Галя тогда липосакцию делала – помнишь, теть Зин? Как раз май – июнь. Два месяца – максимум дядиной расслабухи. Больше ни-ни – тетя Галя быстро надает по затылку. А Люба как раз в дядь-Сашином вкусе, он черненьких предпочитает. Предпочитал… Господи, я и забыл, что он мертвый!

– Ой, за что это все нам? Жили не тужили, и вот… Знать бы, кто этот проклятый убийца, – вздохнула Зина, все еще красная лицом. – Чтоб ему сию минуту провалиться там, где стоит!

Она суеверно прислушалась, но в доме все было тихо.

Глава 10 Парад никудышных стрелков

24 декабря. 01.20. Суржево. Дом Еськовых. Бильярдная.

– Нет, Колян, ничего не прояснилось. С чего ты взял, что домработница и племянник ни при чем? – угрюмо спросил Стас.

Они устроились в бильярдной. Самоварову было здесь легче и спокойней, потому что пахло знакомым – деревом, лаком, комнатным теплом. К сожалению, и раздавленными алявдинскими бычками.

Стас говорил сквозь зубы. Он устал. Ночь как раз сгустилась до непроглядности и той гипнотической глубины, когда замертво валится в сон все живое.

Сон сошел и на суржевский особняк, издали похожий на Вестминстер. Совсем стало тут сумрачно, глухо, мертво. Впрочем… Самоваров прислушался. В соседней кальянной на восточном диване сладко посапывал Тошик. Он мог бы уехать домой, но ему было интересно, не отыщет ли хитроумный Самоваров убийцу к утру. Разве не так всегда бывает в детективах?

Рядом с Тошиком, на соседнем диване, устроился Алявдин. Перед тем как заснуть, он долго рассказывал дизайнеру, что он чувствовал, когда бард начал его душить. Выяснилось, что душили его и прежде. Последний раз случилось такое в прошлом июле – набросились недовольные заказчики, когда он расписывал сауну «Афродита». Всего же попыток своего удушения Алявдин вспомнил не менее десятка. Заболтавшись, старик остался в кальянной: не нашел в себе сил добрести до каморки Сереги.

Впрочем, там у моменталиста завелся конкурент – Игорь Петрович Стрекавин. Вытрезвление барда доверили именно Сереге, как человеку бывалому и физически крепкому.

Исполнительный Серега сразу взялся за дело. Он принес с террасы в ванную ковш особо холодной воды, достал массажное полотенце цыплячьего цвета, но на ощупь неприятное, как наждак. Бард к тому времени сложился калачиком на полу. Он спал. Серега легко подтащил некрупного Игоря Петровича к умывальнику, окатил его голову из ковша, растер полотенцем. Неизвестно, стал ли бард от этих мер трезвее. Он продолжал спать и только во время растирания пытался укусить полотенце.

Закончив процедуры, Серега отнес Стрекавина к себе в комнатку, на алявдинский диванчик. Там лежал еще в головах измызганный пиджачок монументалиста, а в ногах – несколько алявдинских пепельниц, ловко смоделированных из ватмана.

Теперь Серега и сам мог соснуть. Прежде чем лечь, он сходил к громадному термометру на террасе. Алая кровь термометра заметно стыла в длинной стеклянной жиле: мороз катил к двадцати. Серега вздохнул и открыл дверь. Мамай тут же втиснулся в коридор, шурша холодной шерстью и попискивая притворным щенячьим голоском. «Сюда, б…!» – ласково шептал Серега. Он подталкивал Мамая в нужном направлении, чтобы пес не вздумал лезть в будуар, а скромно залег в прачечной – обиталище социальных низов.