Зимний престол

Горло перехватило, жилы оледенели. Из последних сил она пыталась вырваться, но только беспомощно дергалась, не находя опоры. К тому же ее держали за ноги. Козья личина сдвинулась, прорези для глаз оказались где-то на лбу, и она осталась в полной темноте. Косматая накидка перекосилась, и Эльге никак не удавалось освободить руки, чтобы поправить личину. И ее куда-то несли сквозь гулянье – вокруг по-прежнему раздавались крики, визг, вопли, ржание и блеяние. Кто-то бежал навстречу – она слышала шум шагов по снегу и голоса; судя по этим же звукам, с их пути все шарахались. Иногда вопли становились громче, будто встречные увидели нечто жуткое. И поскольку Эльгу они едва ли могли разглядеть, значит, жутким был тот, кто ее нес.

Вблизи послышался глухой говор: ее чудовище обменялось с кем-то парой слов, но Эльга не разобрала смысла. Потом внизу заскрипели доски; тут же она ухнула вниз – несущий ее пригнулся, проходя под каким-то препятствием. Скрип, хлопок позади. Потом неведомая сила приподняла ее и опустила, перевернув и положив на спину. Укутанная в шкуры, Эльга даже не понимала, на снегу лежит или где. Что с ней собираются делать?

Под личиной было темно. Вокруг стояла тишина, шум буйства остался где-то далеко.

Личина осторожно сдвинулась. Эльга поспешно открыла глаза и вскрикнула: над ней склонилось огромное чудище в бурых шкурах и с зубастой пастью. Но тут же пасть исчезла… и Эльга увидела знакомое лицо. Но не сразу вспомнила, кто это такой, – с таким трудом она сейчас соображала, на каком вообще свете.

Мистина сбросил с себя шкуры, приподнял Эльгу, посадил и выпутал из наряда козы. Стянул с княгини заснеженный кожух, сам развязал ее влажный платок, даже попытался пригладить пряди, выбившиеся из-под волосника. Где-то рядом мерцал свет. Оглядевшись, она обнаружила, что сидит на полу в своей собственной избе. На столе горел светильник. И никого – она сама отпустила челядь гулять, кроме двух женщин, спавших со Святкой в девичьей избе. Зная, что гости могут являться до утра, Эльга велела вечером еще раз протопить жилье и унести ребенка, чтобы не тревожили.

– Испугалась? – Мистина посмотрел в ее изумленное лицо. – Хватит с тебя на сегодня, и так вон вся взмокла.

От громадного облегчения на Эльгу накатила слабость: не отвечая, она откинулась назад, на сброшенные шкуры. В голове немного шумело от беготни и меда: они с Утой угостились из той же бочки, что выставили на двор «для чуров» в личинах.

Мистина тем временем начал стаскивать с нее черевьи и покрытые снегом вязаные чулки. Потом развязал гашник Ингваровых портов, приподнял ее и снял их тоже. Эльга с трудом открыла глаза.

– Что ты делаешь? – слабым голосом спросила она.

Ею владело острое, пронзительное чувство оторванности от обычного мира – чувство пребывания на том свете, что и составляет суть священных праздников. В эти дни никто не работает, а вместо этого все лишь едят, пьют, гуляют, ходят по родне – проводят время именно так, как это будет в посмертии.

И еще кое-чем два праздника противовесных точек года отличаются от обычных дней. Когда чуры сходят в земной мир, он переворачивается и становится дозволенным все то, что в обычные дни не дозволено никак.

– Не могу видеть на тебе Ингваровы портища. – Мистина стянул собственный кожух и отложил в сторону.

– Сегодня такой день – все шиворот-навыворот.

– Не настолько, чтобы я возжелал отрока.

Наклонившись, он стал целовать ее бедра под подолом двух Ингваровых рубах, поднимаясь все выше. Этой ночи он ждал два месяца и теперь, когда никто не мог ему помешать, не собирался тратить времени.

От тепла его губ и холодных прикосновений влажных от снега шкур Эльгу пробирала дрожь, усиливая чувство нездешности. Казалось, она летит в пропасть; она может усилием воли остановить полет, но не делает этого. Те два дня, пока Мистина был в Вышгороде, прошли как в полусне; и потом, когда он уехал, обещая, что уже скоро даст ей возможность вернуться, ей думалось, что все это она видела во сне. И сейчас не верилось, что она позволяет делать это с собой не своему мужу… чужому мужу… и даже мужу собственной сестры… И это было настолько немыслимо, что она старалась вовсе об этом не думать.

Но она не собиралась ему мешать. Эта река, от которой она так долго и упорно пятилась, все же настигла ее и смыла с берега благоразумия и чести; теперь оставалось только плыть по ней. Руки Мистины уже добрались под рубашкой до ее груди, а губы ласкали шею. Она трепетала от волнения, блаженства и желания, чтобы это продолжалось и шло дальше, дальше; гладила его шею, волосы, обмирая от счастья, что он наконец-то в ее объятиях…

Мистина приподнял ее и потянул с нее обе рубашки сразу – верхнюю и нижнюю.

– Ай! – Эльга вскрикнула, когда мокрая шкура прикоснулась к обнаженной коже. – Не здесь!