Зимний престол

– Ты – душа руси, смарагд мой многоценный. И ты это знаешь. Поэтому я твой человек, – вновь придвинувшись и почти касаясь губами ее уха, сказал он на северном языке, чтобы ей было яснее, что он имеет в виду. – А ты – мой конунг.

По-славянски этого нельзя сказать: «человек конунга» означает и желание служить, и преданность, и готовность умереть за вождя. Все остальное проносится поверху, как вода в ручье, а эта верность остается, как камни в русле. Она лежит глубже влечения между мужчиной и женщиной.

И тогда она сделала то, чего конунги никогда не делают, принимая клятвы верности: поцеловала его. Не прерывая поцелуя, Мистина поднял ее со скамьи и понес на лежанку. В эти дни он все время хотел ее снова и никак не мог остановиться. Пять лет ожидания и счастье истинного возвращения толкали его вновь и вновь убеждаться, что он сохранил все способности живых.

На третий день вернувшись в Киев, Мистина от имени княгини предложил Ингвару соглашение: на зиму тот уезжает в полюдье с новой женой и Эльга занимает в Киеве его место. А после его возвращения она вновь переселяется в Вышгород – и так до тех пор, «пока все не уладится». Под этим следовало понимать удаление Огняны-Марии, но Ингвар не мог от нее отказаться, пока не заключен договор с Ромейской державой. До этого оставалась еще пара лет, не меньше, и с княгиней им предстояло жить врозь. Но и такой мир был куда лучше разрыва, что грозил им осенью, и Ингвар с облегчением согласился. Собранные в гридницу лучшие мужи киевские благосклонно выслушали Свенельдича – того, чьими стараниями эта гридница вновь наполнилась золочеными чашами и шелковыми одеждами.

– Раньше у нас были князь и княгиня, – объяснял Мистина, остававшийся воеводой в Киеве на время женского владычества. – Теперь у нас два князя, и один из них – женщина. А у другого есть жена-болгарыня.

– Этак дождемся – и княгиня себе другого мужа заведет! – проворчал боярин Радовек.

А Добротвор тихонько толкнул его локтем: доболтаешься, дурень!

Эльга хорошо понимала: при равенстве у власти она и Ингвар далеко не равны в праве распоряжаться собой. Поэтому в Киеве Мистина занял прежнее место – воеводы и ее зятя. И хотя после Вышгорода они ни разу не оставались наедине, Эльга чувствовала себя заново рожденной. Она обрела недостающую половину самой себя, и это дало ей такую силу, о какой она прежде и не догадывалась.

И теперь она поняла Ингвара. Пройдя через смерть и унижение, он нуждался в согревающем дыхании жизни и любви. Огняна-Мария дала ему это, и потому он поддался доводам разума, толкавшим его к этой женитьбе.

Если так, то чувство справедливости не позволяло Эльге его винить.

Так или иначе, но прежнего ожесточения против Ингвара она больше не ощущала. Блаженная сладость счастья, заполнившая ее кровь и разум, своими мягкими волнами смыла досаду и обиду. И хотя Эльга по-прежнему не собиралась делить Ингвара с другой женой, теперь она могла почти спокойно думать о том, как им жить дальше, не причиняя вреда себе, руси и Русской земле.

* * *

Эльга еще не нашла в себе сил явиться проводить Ингвара и Огняну-Марию в полюдье, но, приехав на другой день в Киев, была весела и охотно принимала гостей. В княгинину избу вернулась привычная утварь, дополненная ее долей в добыче. Вождю полагалась десятая часть взятого; эту часть Ингвар и Мистина поделили пополам, и из доли Ингвара третья часть досталась Эльге. На поварне и в гриднице все пошло прежним порядком. С удивлением мужи киевские убеждались, что беда миновала и жизнь наладилась.

Чтобы не было лишних разговоров, дележ и передача княгининой части – принимал ее Асмунд – происходили в гриднице перед боярами и ближней дружиной. И только когда Ингвар уже покинул Киев, а Эльга водворилась в своей избе, Мистина явился к ней с большим берестяным коробом.

– Это тоже твоя доля, – усмехнулся он. – Помимо общего расчета.

– Ты утаил часть добычи? – Эльга изумленно вскинула брови. – Я где-то слышала, за такие дела вешают!

– Меня и без того есть за что повесить, так чего теряться? Открывай.

Тревожно поглядывая на него, Эльга подняла круглую берестяную крышку. Внутри лежало что-то золотистое и блестящее, на первый взгляд подумалось даже, что короб полон меда. Эльга наклонилась – нет, это какая-то коприна… Вынула, развернула…

В ее руках была длинная женская сорочка – из шелка золотистого цвета и такая тонкая, что сквозь ткань Эльга видела собственные руки. В коробе еще-то белело: вторая сорочка, снежно-белая и такая же прозрачная. На самом дне лежала третья, зеленовато-голубая, будто легкая морская волна. Выложив все три на ларь, Эльга с изумлением рассматривала то одну, то другую, осторожно прикасалась к невесомой ткани, лежащей мягкими складками, тонкой, как цветочный лепесток. От сорочек и сейчас еще веяло незнакомыми благовониями, сладкими и будоражащими.

– Ну и кому еще я мог этот отдать? – усмехнулся Мистина.

– Но это же… – Эльга смешалась: при всем восхищении красотой дара она не представляла, как им пользоваться. – Как же такое носить… Только под платье, чтобы совсем не видно…