Зимний престол

Тогда он поднял ее на руки и понес к лежанке. Обнимая его за шею, Эльга вздохнула с облегчением: ее угнетала эта куча шкур и личин. Напоминала о том, о чем она хотела забыть… Если бы пять лет назад в самый миг ее третьего, последнего призыва к судьбе из леса не вышел Мистина Свенельдич и не всадил сулицу прямо под лопатку Князю-Медведю, ей и пришлось бы принадлежать косматому чудищу на потертых шкурах[28].

В те давние дни она еще не думала о Мистине. Тогда она думала об Ингваре, которого никогда не видела, и бойкий воеводский сын был лишь средством к нему попасть – кем-то вроде серого волка, что вынесет из Навей в белый свет. И с тех пор он не раз еще исполнял эту обязанность – выносил ее из беды. Уже давно – с тех пор как поход на греков из замысла стал делом – ее не покидало чувство, будто она идет по жердочке над мерцающей в нижней черноте Огненной рекой. Было страшно и не видно берега во тьме впереди. И любовь Мистины, как ни странно, усиливала это чувство оторванности от человеческого мира: с ним Эльге казалось, будто она сама стала искрой света, парящей во тьме. Но при этом ее переполняло восхищение перед его телом, мышцами его плеч, его спины под ее руками и гладкой кожи, где на груди уже побледнел тонкий шрам, а на левом плече и на лопатке еще виднелась красная неровная черта. В его облике над ней склонялся сам дух мужской стихии, и она не могла представить более сильного и яркого его воплощения.

Только утром, когда Эльга уже встала и зажгла свечу – пора было идти следить, чтобы челядь прибрала в гриднице и начинала готовиться к новому пиру, – Мистина окликнул ее.

– Я еще не сказал – тебя ждет радостная встреча.

– С кем? – Взяв из ларца гребень, Эльга обернулась.

Служанок она вчера выслала и пока никого не звала, и расчесывать косы приходилось самой.

– С родичем. То есть зятем.

– Разве Тородд вернется? – Эльга вновь подошла и присела на край лежанки.

– У тебя есть еще один зять. Вчера Кашенец приехал – Ингвар из Чернигова прислал.

– Кашенец? – Эльга знала Вилмундова сына, одного из Ингваровых гридей. – Я не слышала.

– Ночью уже добрался. Я сам едва успел с ним перемолвиться.

– Что там случилось? – Эльга слегка встревожилась.

Духом приободрившись, умом она понимала: сейчас беды можно ждать отовсюду.

– Да случилось кое-что. – Мистина сел на лежанке, с явной неохотой вырываясь из тепла постели и вновь превращаясь в первого среди княжьих бояр. – Грозничар объявил, что дани более не даст и сам желает отныне зваться князем черниговским.

– Что ты сказал? – Эльга вытаращила глаза. – Чего он желает?

Она ослышалась? Это шутка? Но в глазах Мистины под слегка опухшими с недосыпа веками сейчас не было и намека на веселье.

– По уму, надо собирать бояр и объявлять всем, потому что это дело державное. Но раньше конца праздников мы этого делать не будем, чтобы чуров не обидеть, а нам пока есть время поразмыслить.

– Что ты сказал, чего он хочет, я не поняла!

– Все ты поняла. Грозничар перед своими боярами и нашей дружиной Ингвару объявил: у князя киевского боги отняли удачу, и потому ни отец его Чернигость, ни брат его Буеслав из греков не воротились, и с Буеславом половина черниговских отроков полегла. И оттого великая скорбь по всей земле черниговской и бабий вопль.

Эльга вздохнула; положив гребень, она расплела косы и разбирала пальцами спутанные пряди. О смерти старика Черниги и его племянника Буеслава она уже знала столько же, сколько сам Мистина. Чернигу он снаряжал и провожал на тот свет самолично, а о гибели Буеслава и его отроков, попавших в засаду, смогли поведать воеводе лишь четверо уцелевших из сотенной дружины. Там погибла сразу четверть черниговцев, но и оставшиеся за время похода поуменьшились в числе. Ингвар полагал, что, оставляя место черниговского воеводы за Грозничаром, он достаточно благодарит свояка – не считая привезенной ему доли греческой добычи. Но Грозничар, как оказалось, так не считал.

* * *

Княжеский город Чернигов получил свое название по имени Черниги – того, кто достраивал начатый его отцом, Олеговым воеводой, детинец на мысу между Десной и Стриженью. Отсюда со времен покорения Олегом северян – саварян, как они себя называли, – русская дружина собирала дань, и сюда призывались ратники Саваряни на случай далеких княжеских походов. Теперь Ингвар привез долю добычи – на живых и на умерших. Однако чем раньше ратник погиб, тем меньше ему причиталось, поэтому наследники Черниги, павшего еще в Болгарском царстве на пути к Царьграду, имели повод для недовольства.