Он вглядывался в ее глаза, пытаясь понять, то ли она думает, что говорит. Не всякое женское сердце без страха выдержит то зрелище, что она наблюдала на днях.
– Я не боюсь тебя. – Эльга нежно коснулась его щеки, погладила возле ссадины в углу рта. – Ни так, ни этак не боюсь.
– Потому что ты не просто женщина. – Мистина обнял ее и склонился к ее лицу. – Ты – конунг, только женщина. Таких на свете было не много. Моя самая большая удача – то, что я с тобой встретился.
– Но ты же отказываешься…
– Я отказываюсь, чтобы твоя слава не потонула в бесконечных раздорах. Ты будешь сиять в памяти людской, как утренняя звезда на небе, о тебе сложат предания. И меня заодно не забудут.
– Стало быть, мы оставим все как есть? Ты этого хочешь?
– Я хочу, чтобы ты оставалась княгиней Ингвара, а женой его пусть будет болгарыня. По мне, так это самое лучшее.
«И я всегда буду на словах женой одного, а на деле – другого…» – мысленно закончила Эльга.
А потом, противореча собственным мыслям, попросила:
– Не уходи.
– Ты хочешь, чтобы я остался?
Она кивнула. И челядь, и гриди не слепые: стража у ворот видела, как Свенельдич приехал, и заметит, что он до утра не выехал обратно. А в дружинной избе или в гриднице уж кто-нибудь не пропустит, что Арне и Ратияр почему-то тоже ночуют здесь. Но, понимая все это, Эльга не могла и помыслить о том, чтобы после всего этого остаться одной, наедине с воспоминаниями и опасениями.
Вместо ответа Мистина наклонился и потянулся к ее губам. Бывают случаи, когда даже самый благоразумный человек плюет на осторожность.
– Тебе же больно… – шепнула Эльга.
– А и ладно…
Еще через день княгиня объявила пир и позвала всех бывших в Киеве знатных людей: местных бояр, Грозничар с его людьми и Хельги с его оружниками. Эльга сияла, как солнце, со своего возвышения: одетая в греческое платье золотистого шелка с красными птицами, с белым убрусом на голове, с золотыми греческими подвесками на шитом золотом очелье – с цветной эмалью, золотыми лучиками и крупными жемчужинами. Лицо ее еще хранило след утомления, но губы приветливо улыбались, а зеленовато-голубые, будто самоцветный камень-смарагд, глаза смотрели дружелюбно и уверенно.
– Я созвала вас, мужи русские, полянские и черниговские, дабы радостную весть вам объявить, – сказала она, когда чаши за богов и предков обошли столы. – Держали мы совет с родичами моими и боярами и порешили: как вернется из полюдья муж мой Ингвар, созовем мы всех вас снова и на Святой горе, перед взорами богов и дедов наших, возложим на зятя моего, Эрленда-Грозничара, Чернигостева сына, Тростенева внука, достоинство малого князя черниговского.
К сводам гридницы взмыл изумленный гул. Не меньше других удивился сам Грозничар: не думая сдаваться окончательно, он все же предпочел отложить свои притязания до тех пор, пока позабудется его поражение в поединке.
А кое-кто и отметил, что Эльга перед всеми назвала Ингвара своим мужем – будто нет никакой болгарыни.
– И условия положим такие: быть Грозничару с нами, князьями киевскими, во всем заедино, мир и войну объявлять по совету, на рать выступать единым строем, совещания творить с князьями иноземными, каганом и цесарем общие. По дань русским князьям на левый берег не ходить, а дары в Чернигове получать.
– Из любви к вам мы так положили, – добавил Мистина, глядя на Грозничара так, будто не охаживал его кулаками в нерассуждающей ярости под этой самой кровлей какую-то неделю назад и тот не смотрел на него сейчас изумленным взглядом полузаплывшего глаза, окруженного желто-лиловым огромным синяком. – В поход на греков мы ходили вместе, добычу и честь одну на всех привезли. Разойдись мы сейчас – не по правде вышло бы, нам бы одним все плоды общей победы достались. Мы того не допустим. На другое лето сотворим мир – и вы, князья черниговские, все те же выгоды и прибыли получите, что и князья русские. И кто тогда нас одолеет?
Он улыбнулся, положив руки на свой печенежский пояс. Гридница содрогалась от криков радости, что такое сложное дело разрешилось миром, Грозничар выбрался из-за стола и полез обнимать Мистину, Асмунда и даже Свенельда. Эльга радостно улыбалась. Свенельд и Мистина убедили ее, что сейчас именно так и надо поступить: внезапно получив в дар то, чего не сумел вырвать силой, Грозничар снова займет место преданного родича. А для Киева мало что изменится: у них и так под рукой с десяток малых князей. Чем больше у киевского князя подданных княжеского достоинства, тем весомее его собственные притязания на звание кагана или цесаря. Нынешнее поколение едва ли это увидит, но надо ведь и вперед смотреть…