– Не наш то был огонь, а греческий, – поправил Ингвар, бросив на старого дядю благодарный взгляд. – Но если мы откажемся от нового похода и не будем добиваться совещания, значит, смиримся с тем, что наши люди погибли напрасно. Вся эта рухлядь не вечна, – он ткнул в новый кафтан сидевшего вблизи Тородда, – износится она. Вечна только слава. А договор сохраняет силу тридцать лет. Пока не вырастут новые воины. И если вам, кривичам, чтобы собрать еще хотя бы полтысячи ратников, надо ждать тридцать лет… Ну, что же, в новом моем договоре с греками на вас месячины не пропишут.
– Твоем договоре? – обиделся раздраженный потерями Воислав. – А Киев-то чей теперь?
– Киев? Мой!
– А мы вот слышали, люди говорят… Говорят, черниговский твой воевода, муж нашей Володейки, сам себя князем поставил. И еще говорят, что жена-княгиня тебя из Киева выгнала и больше глаз на двор казать не велела – потому ты сюда и явился с болгарыней своей, ее родней и всей дружиной!
– Да кто тебе такого набрехал?! – Ингвар в негодовании быстро поднялся.
А в мыслях мелькнуло: что, если Воислав успел получить какие-то вести с полуденной стороны, с Днепра, и на самом деле все так и есть? Пробила холодная дрожь. Что, если Эльга примирилась с ним лишь притворно, чтобы выпроводить из Киева с половиной большой дружины, а сама объявила о разводе и забрала наследство дяди в собственные руки?
И Хельги Красный ей охотно поможет – это именно то, чего он хотел!
Мистина… если жив, он не допустит такого…
Но в этот страшный миг Ингвар усомнился даже в побратиме.
– Кто это сказал? Покажи мне этого пса!
– Псы – не псы… у нас тут все люди… – Воислав отвел глаза. – У себя в отроках псов поищи…
К облегчению Ингвара, оказалось, что никаких гонцов с полудня не прибывало. Но слухи родились где-то в рядах его собственной большой дружины: кто-то додумался, что такое может случиться, а кто-то решил, что уже и случилось. Даже Боянова песня про изменницу Красимиру обращала мысли в нехорошую сторону. И об этом Ингвару пришлось говорить с ближней отцовой родней уже не шутя.
Назавтра Сванхейд собрала в дружинном доме своих старших хирдманов и родичей Ульва: Ветурлиди с сыновьями, Хакона ладожского, Тости.
– Что ты думаешь делать, конунг, если твоя киевская жена поступит именно так? – прямо спросила она.
– Биться буду, – прямо ответил Ингвар. – Я киевским князем был признан на Святой горе, и пока жив – это мое владение.
– Но что, если Эльга и ее брат объединят свои силы с этим… как зовут другого ее зятя, с левого берега?
– Грозничар.
– Ты же сам направил его в Киев и велел говорить с Эльгой о том, чтобы его признали князем?
– Да, – угрюмо подтвердил Ингвар, подозревая, что сделал глупость.
– Допустим, она согласится выполнить его просьбу и тогда он станет ее союзником в борьбе с тобой. Ведь он – муж ее сестры, а не твоей.
– Муж моей сестры – в Плескове.
– Да, и все же Воислав – родной дядя Эльги, а не твой. Если дойдет до войны между вами, Воислав поддержит племянницу.
– Но ты, моя мать – ты поддержишь меня? – спросил Ингвар с чувством, что весь мир против него.
– Я могу предложить тебе денег на то, чтобы нанять войска у свеев. Ты ведь получил кое-что от своего побратима? Я добавлю столько же. Кого поддержат древляне?
– Они клялись в верности мне. Совсем недавно.
– Но им обещана дочь Олега-младшего, внучатая племянница Эльги?
– Да.
– Значит, или они откажутся от этого брака, или будут поддерживать тот род, с которым соединятся.
– Но она и моя племянница! Она же дочь Мальфрид!
– Мальфрид… – Сванхейд выразительно вздохнула, и Ингвар со стыдом опустил голову.
Изгнав собственную сестру из Киева, он едва ли мог рассчитывать на уважение к ней древлян.
– У нас больше нет невест, зато есть Хакон! – бодро напомнил ладожский воевода Хакон и кивнул на своего тезку, самого младшего из сыновей Сванхейд. Последнему из выживших ее сыновей – родила она семерых – исполнилось семнадцать, но ростом он, удавшись в мать, уже обогнал обоих старших братьев. – И есть мой Ингвар. Ему уже почти тринадцать лет, и он молодец молодцом! Осенью я вручил ему меч, и сейчас он замещает меня в Ладоге, со всеми моими правами. Если летом доведется ехать в Свеаланд насчет войска, то почему бы не поискать там и невест для наших юношей? У старого Бьёрна с Адельсё полно разного потомства – наверняка найдется дочь или внучка в жены кому-то из них, а то и обоим. А Бьёрн, старый йотун, богат и серебром, и людьми. Он, должно быть, знает какое-то колдовство, чтобы не умирать. Он правит дольше, чем иные живут, и, по слухам, страшно надоел своим сыновьям. Еще бы – он пережил уже четверых, и двое оставшихся боятся, что скорее он похоронит их, чем они – его.
– С Бьёрном договориться нелегко, но это было бы полезное дело, – кивнула Сванхейд. – Он ведь в родстве со Сверкером – тем, что недавно завладел Сюрнесом. И если мы добьемся союза с Бьёрном, то и Сюрнес не сможет выступить против нас.