Зимний престол

– Но это – мой сын Ингвар, я почти уже не сомневаюсь, – усмехнулась Сванхейд. – Давайте все войдем в дом, и когда наши гости отдохнут, они расскажут нам обо всех этих удивительных делах. Правда же, сын мой?

– Я за этим и приехал, – сурово ответил Ингвар.

* * *

Ближе к сумеркам Ингвар и его спутники, побывав в бане и немного отдохнув, сидели за столами в просторной Ульвовой гриднице. Женщины, да и мужчины с любопытством разглядывали Огняну-Марию, Бояна и его старших багатуров: здесь, на севере, степняков видели очень редко, и черты болгар, выбритые над висками головы мужчин всем казались необычными. Сама Сванхейд порой улыбалась с недоумением: не такой она ожидала найти свою старшую невестку!

А сама Огняна-Мария словно не замечала всеобщего удивления: она уже обошла всю родню мужа, ближнюю и дальнюю, всем вручила подарки и со всеми поцеловалась, выражая родственную любовь. Видя такое расположение, мужчины уже начали ей улыбаться, и только сестры Эльги еще косились, не зная, как себя держать с этой заморской птицей.

Огняна-Мария и Боян сидели на почетных местах за обычным столом, а Ингвар занял хозяйское место, возле Сванхейд, где прежде сидел его отец.

– Я уже была готова уступить мое место Эльге, – перед началом пира сказала ему Сванхейд, – ибо она – жена хольмгардского конунга и здешняя королева по праву. Но если ты говоришь, что эта женщина – твоя жена, но не княгиня, то место хозяйки я, пожалуй, оставлю пока за собой!

– Это будет лучше всего, госпожа, – кивнул Ингвар.

Вздумай он тут усадить Огняну-Марию на престол королевы, Торлейв, пожалуй, вызовет его на поединок.

Оставшись главой Олегова рода, Торлейв заметно изменился. При жизни Вальгарда младший из троих братьев всегда держался миролюбиво. Когда, тринадцать лет назад, молодой еще Олег Предславич предложил братьям своего деда обручить Ульвова сына Ингвара с Вальгардовой дочерью Эльгой, Торлейв лишь посмеивался. Тогда это были только слова, определявшие довольно далекое будущее семилетней девочки. Но вот прошли годы, давно нет Вальгарда, а та девочка – русская княгиня в Киеве. Два старших ее брата, Асмунд и Хельги, служат ей там, Эймунд погиб за морем, а Олейв и Кетиль совсем юны. И он, Торлейв, сын Асмунда, в одиночку должен решать, как сберечь честь их рода. А род этот так разросся и приобрел такое влияние, что править им по плечу разве что великану. Такие дела Торлейву давались с трудом – племянник Хельги справлялся с ними куда лучше. Но судьба никогда не спрашивает, хотим ли мы выполнять то, чего она от нас требует. Вопрос она задает лишь один: достойно ли ты себя покажешь?

С выражением упрямого вызова Торлейв выслушал длинный рассказ о походе на греков – об ужасах битвы в Боспоре Фракийском, когда струи жидкого огня лились на русские лодьи, будто гнев богов, и сжигали людей живьем. Берислава и Вояна то принимались, по обычаю, причитать о смерти Эймунда – они и правда любили младшего брата, – то умолкали, чтобы не пропустить дальнейшего. Ингвар заставлял гридей показывать следы ожогов, рассказывал про свои раны. Про отступление в Болгарское царство и женитьбу на Огняне-Марии. О походе Хельги Красного и Мистины по Вифинии и Пафлагонии. А также о том, как Эльга приняла его новую женитьбу и объявила, что отныне будет лишь его княгиней, но не женой. Вздумай он это скрыть – родня Эльги не поверила бы в такую ее покладистость и заподозрила бы, что он смирил ее законное возмущение силой.

– Выходит, твоя жена избрала Вышгород своим Трюмхеймом[30], а ты, будто Ньёрд, без нее поселился у моря… – задумчиво произнесла Сванхейд, выслушав до этого места.

«Хотелось бы мне знать, от кого она теперь родит много сыновей», – следуя за мыслью о судьбе великанши-охотницы, добавила она про себя.

Впрочем, кое-какие догадки у нее имелись. Сванхейд не знала Эльгу, но знала человека, что остался возле нее в Киеве. И дивилась в душе, глядя на суровое лицо своего сына: он не догадывается, к чему толкает жену? Или молчаливо мирится с этим, расплачиваясь за свою неудачливость, за вину в семейном раздоре? За снисходительность Эльги и усилия Мистины по их примирению?

Но королева была слишком умна, чтобы заговорить об этом. Ингвар ведь может и разбить этот хрупкий мир, если поймет, что хотя бы еще один человек на свете подозревает о его цене.

Этим первым вечером Ингвар раздавал дары всей родне и младшим князьям – поэтому пир вышел веселый. Жители Поозёрья дивились греческим шелковым кафтанам и мантионам, кубкам, перстням с эмалью, ярко расписанным кувшинам. Слушали Бояна, что пел им под гусли сказания о своих предках: