Зимний престол

– Меж вами, – поправил Себенег Илаевич, киевский «хазарин». Его так звали в память прадеда, и правда хазарина, но сейчас от хазарского происхождения семьи осталось лишь несколько наследственных имен. – Между мужем твоим, Ингваром, и твоей родней по князю нашему Олегу…

– Князь признал тебя не только женой своей, но и княгиней, соправительницей, – продолжал Честонег. – И сына вашего, хоть он еще и дитя совсем. Были у мужей киевских сомнения: не случалось в нашей земле такого, чтобы сразу три князя на столе сидели, да из них один – жена, а один – дитя. Да уговорили нас… Свенельд, да сын его, Острогляд да вон Тудгер, – он глянул на старого хирдмана. – И прочие оружники знатные. Говорили, что иначе раздоры будут между Ингваровым родом и Олеговым. А мы, поляне, раздоров повидали довольно, нам их не надо. У нас древляне под боком, а им только повод дай…

– Это было мудрое решение. – Эльга снова улыбнулась, всем видом выражая, как ценит и уважает мудрость собеседников. – В нашем, Олеговом роде благословение богов заключено для всех земель, что были под рукой Олеговой. А муж мой Ингвар хоть и знатен, и удачлив, но у него нет иного корня в земле Полянской, кроме меня. И лишь сын наш Святослав в себе одном объединяет право наследовать и Полянскую землю, и Хольмгард.

– Ну а если так, чего же ты здесь засела, матушка? – спросил Дорогожа. – Место твое в Киеве. А ты здесь устроилась, будто зимовать решила.

– Я не стану жить на одном дворе с той болгарыней… – Эльга запнулась и сердито вздохнула. – Что мой муж привел в дом, не спросив моего совета. Этим делом он оскорбил меня, мой род и память Олегову, а я не стану терпеть оскорблений. Я не вернусь, пока она там обретается. Я – княгиня русская и остаюсь княгиней в Вышгороде так же, как и в Киеве. И посмотрим, примут ли боги жертвы из рук этой женщины!

– Так она греческой веры! – Дорогожа хлопнул себя по коленям. – Какие жертвы? Какие пиры? Она не княгиня. Ты еще скажи… ключница пусть жертвы приносит!

– Да княгиня и ключницу свою с собой увезла, – усмехнулся Стемид и взглянул на Беляницу, что стояла у стены, дожидаясь, не будет ли у госпожи каких приказаний. – И челядь с поварни. Пирогов испечь некому…

– Это моя челядь! – горячо напомнила Эльга.

– Ну а теперь отроки сами на поварне управляются. Каша подгорелая, как в походе…

Эльга изобразила на лице недоверие. Затруднения по части хозяйства Олегова двора она легко предвидела, но ей что за печаль?

– У болгарыни, чай, своя челядь есть, она ведь невеста богатая, – усмехнулась княгиня. – Самого Романа цареградского внучка или племянница, кто там она ему?

– Княгиня! – Тьодгейр подался к ней ближе. – Послушай меня. У нас три соправителя, а стало быть, перед богами у нас три князя: Ингвар, Святослав и ты. Ингвар в Киеве, а ты и Святослав – в Вышгороде. Значит, в Киеве у нас не князь, а от него третья часть.

– Как мы перед богами встанем, коли у нас от князя одна треть имеется? – подхватил Дорогожа. Старинная полянская знать далеко не всегда жила в согласии с дружиной знатью руси, но сейчас они смотрели на дело одинаково. – Засмеют нас боги и добра никакого не пошлют. Как зиму переживем…

– И как своих ближников из Греческого царства дождемся? – добавил Себенег.

У него ушел в поход младший брат Извей. Мысль об этом вновь плеснула Эльге холодом на сердце, пригасила ее готовое расцвести торжество.

– Этак нам и удачи достанется одна треть, – вздохнул Стемид.

Он, единственный в дружине, знал и греческую, и болгарскую грамоту. И был последним в Киеве, кто не только помнил Олега-старшего, но входил в число его посольства к грекам тридцатилетней давности. Тогда он был отроком-толмачом. Перед его глазами прошло долгое и славное правление Олега-старшего, короткое и ничем не отмеченное, кроме переворота в конце, правление Олега-младшего. На его глазах началось время Ингвара, сразу замахнувшегося на Греческое царство. Но Олег-младший все же просидел на киевском столе целых восемь лет. А под Ингваром стол зашатался уже на третий год. Не отмерян ли ему суденицами срок еще более краткий?

И кто же потом?

Тьодгейр посмотрел на Стемида, потом вновь перевел взгляд на Эльгу.

– Гриди с князем вернулись… – начал он, – а сыновья мои – нет. Вигот по-гречески разумеет, он при Свенельдиче остался, а Пороша – при брате, не захотел в чужой земле покинуть. Живы ли они сейчас – мне хоть в воду гляди, да бабка слепа. У нас кого ни возьми из старых Олеговых людей – у кого сын, у кого внук в походе. У Свенельда самого… – при этом имени Эльга невольно опустила глаза, – зять твой. Не нам, сидням киевским, а им удача нужна.