Зимний престол

Перестав улыбаться, Эльга стиснула зубы и сжала руку в кулак. Она могла смеяться про себя, думая о том, как Ингвар и его болгарыня будут справляться с хозяйством княжьего двора и дружины, когда она, княгиня, увезла всю челядь из поварни и ключницу. Могла злорадствовать над смятением бояр и города, где вдруг не стало княгини – участницы принесения жертв на осенних пирах. Но ушедшие в поход – иное дело. Они не виноваты в решениях Ингвара. Их, тех, кому это так нужно, чья жизнь зависит от благосклонности богов, она не могла бросить без помощи. Не могла отмахнуться, заслониться своей обидой и гневом. Они нуждались в ней. Отвернись она от них – это будет предательство. И она скорее умерла бы, чем предала того, в ком воплощалась удача всего войска – первого из бояр и старшего воеводу. Мистину Свенельдича, мужа своей сестры и побратима своего мужа. Чья жизнь, заключенная в костяном ящере, висела у нее на груди под платьем.

«Ты будешь меня ждать?» – спросил он у нее в тот последний вечер, когда пришел к ней проститься. Спросил так, как это говорится меж людьми, единственными друг для друга на всем свете. Она не нашла ответа: сказать хотелось много, но она не могла себе этого позволить. Однако оба они знали: она будет его ждать. Как никого другого.

Она, Эльга, должна сделать все, чтобы Мистина вернулся. И поскорее. Жертвы за благополучное возвращение войска должны быть принесены в Киеве, на Святой горе. И если у руси сейчас три князя, все три должны быть едины в этом деле. Она не может допустить, чтобы хоть три болгарыни помешали этому делу.

– Вся наша сила сейчас в них, – добавил Стемид, будто откликаясь на ее мысли. – Князь с неуспехом вернулся, вернись и войско с неуспехом – пропадем все. И русь, и поляне. Сама помнишь – едва слухи о беде пошли, древляне тут же снарядились…

– А мы, поляне, вам, роду русскому, клятву дали, – сказал Честонег. – Погубите себя – погубите и нас, опять здесь над Днепром древляне сядут, а нас всех под корень выведут.

– Этого я не позволю, – сказала Эльга и встала. – Любезна мне ваша речь, мужи киевские. Отдыхайте сегодня, а завтра мы с вами выберем день для принесения треб и для пира.

У людей на глазах она удерживалась от желания прикоснуться к висевшему под платьем костяному ящеру, но ощущала его на своей груди так ясно, как если бы он был живым.

* * *

Добравшись до знакомого берега, в дальнейший путь на север войско тронулось только на четвертый день. Как ни дорого было время, Мистина не мог сдвинуть людей с места раньше – нужно было восстановить силы. К счастью, здесь рядом протекала большая река, по-печенежски называемая Енигел, а от нее всего переход оставался до устья Днепра.

– Теперь считай что дома! – подбадривал утомленную дружину Мистина. – Днепр-батюшка нам прямая дорога. Здесь и дурной не заблудится, а мы вон через какие хрипеня прошли!

Даже помня, как далеко еще отсюда до Киева и как нелегок на самом деле этот «прямой» путь, он тем не менее испытал облегчение от того, что находился в знакомых местах. После гор Пафлагонии, где они видели пещеру под названием Пасть Ада, ведущую прямо в Нави, или открытого моря, что само по себе казалось миром мертвых, низовья Днепра, где начинались привычные леса, были если не родными краями, то преддверием их.

– Дом родной близок, да порог высок, – угрюмо шутили отроки, имея в виду Днепровские пороги.

И помня в том числе о порогах, Мистина позволил людям отдохнуть как следует. Для предстоящих примерно тридцати переходов русам понадобятся все оставшиеся силы.

– До дома доберусь – лягу прям у печи и буду всю зиму лежать, – мечтал Острогляд. – Можно даже постельник не класть, лишь бы тепло и не шевелиться до самой весны.

– А я в баню сначала, – ухмыльнулся Ивор. – Иначе баба и на пол к печи не пустит. Пока до дому догребем, в ту пору в реку уже не полезешь.

В первую же ночевку передовой отряд обнаружил, что в последний раз некая немалая дружина была здесь не так давно – пару недель назад.

– Человек с тысячу, – докладывал Мистине Тородд, ходивший осматривать остывшие и уже прибитые первыми осенними дождями кострища. – Не печенеги. И не хазары. Вроде даже греки, – он показал подобранное отбитое горло амфоры со смоляной пробкой, – да откуда здесь быть грекам? Там таких с десяток валялось.

– С чем? – спросил кто-то из отроков.

– Вино, – Тородд повозил пальцем по горлышку изнутри. – Красное. Не масло.

Мистина взглянул на него, потом на Острогляда, Тормара и других бояр. Каждый гнал от себя дурную мысль, что греки, не дождавшись их близ устья Боспора Фракийского, сами пустились по морю на север. Мысль была нелепая: ныне живущие ни сами не видели, ни от дедов не слышали, чтобы греки, постоянно одолеваемые разными врагами, ходили воевать так далеко от собственных земель. Ладно бы – Болгарское царство, но Днепр!

– Да не может быть, олядии через пороги не пройдут, – Мистина помотал головой. – Это летучие корабли надо иметь, а не олядии. Какую же силу надо собрать, чтобы такую громаду на катки поставить?

– Болгары могут быть, – сказал Земислав.