Зимний престол

Дело было не только в остром зрении. Печенеги на шлемы и доспехи не богаты: такое дорогое снаряжение они покупают у хазар и греков, и достается оно лишь их вождям, а простые всадники выходят в бой в суконных некрашеных кафтанах и валяных либо меховых клобуках. Поэтому каждый доспех в их рядах хорошо заметен. Едва увидев мелькающий блеск позолоченного островерхого шлема, Мистина мигом вспомнил свое знакомство с болгарским царевичем Бояном. Тот тоже напал на их войско еще весной, по пути в Греческое царство, был ранен в ночном сражении и попал в плен. Причем он в ту ночь золоченых доспехов не надевал, по виду ничем не отличался от своих юнаков, и они с Ингваром никогда не узнали бы, что к ним в руки попал родной младший брат болгарского царя Петра, если бы Боян сам не сказал им об этом. Они еще и верить не хотели…

В ту весеннюю ночь русы были больше удивлены этому нападению, чем раздосадованы – хотя и потеряли Чернигу, старейшего из своих бояр. Зачем болгарам, числом всего-то с полсотни, понадобилось нападать на двадцать тысяч русов? Как выяснилось, их истинная численность Бояну была неизвестна, и он рассчитывал встретиться только с теми тремя десятками кривичей Эймунда, кого селяне-подунавцы видели у себя в плавнях.

Но нынешнее нападение нельзя было оправдать незнанием: печенеги наблюдали за русами не первый день и хорошо знали их численность. Тем не менее, помня Бояна, Мистина сразу подумал о вожаке и велел искать человека в богатом доспехе. Двигало им скорее чутье, чем рассудок: он с отрочества отличался хорошим чутьем, а полгода непрерывной войны отточили нюх до такой остроты, которая не посрамила бы вожака волчьей стаи.

Золоченый шлем нашли близ мертвой лошади. Лошадь сама была княжеская: в богатой сбруе, увешанной крупными бубенчиками, усаженной серебряными позолоченными бляшками. В ногах ее запуталась веревка с вырванным колом. Рядом лежало несколько трупов, а лошадь пришлось оттащить, чтобы освободить еще живое тело. Поэтому его и не унесли свои, когда поспешно отступали за колья, а задержаться и поискать им не дали русы.

– Да не волочи ты, поднимем давай! – доносились оттуда крики отроков.

– Щас я тебе всякого вошееда на руках понесу!

– Ты кафтан видел? На такой кафтан пятерых таких, как ты, купить можно! Порвем – воевода нам репы скрутит!

Когда бесчувственное тело доставили в русский стан и положили перед Мистиной на землю, воеводе сразу бросилось в глаза, как отблески костра играют на вмятине в боку шлема.

– Шлем-то ему попортили, – хмыкнул Тычина.

– Копытом, видать! – добавил Ратияр.

– Разденьте, посмотрите – только голову ему зашибло или похуже чего есть? – велел Мистина.

У печенега оказалась сломана нога, но других ран не нашли. Сколько ему лет, Мистина не смог определить и без шлема – могло быть и двадцать, и сорок, эти выдубленные степными ветрами скуластые лица не менялись подолгу.

– Кто это, ты знаешь его? – спросил он у Тугана.

Тот, живя в степях над главным бродом через Нижний Днепр, знал степняков куда лучше, чем киевские русы.

– Это знатный воин колена Явдиертим, уруга[25] Коркут. – Туган склонился, опираясь о колени, к лежащему и вгляделся, качая головой: – Вот все, что пока могу тебе сказать.

– А тот князь… Ильбуга, ты говорил? Он был не из этого рода?

– Из этого, – с неохотой кивнул Туган. – И если Ильбуга причастен к этому… случаю… то как бы он не посчитал и меня за своего врага, если я принимаю тебя в своем доме!

– Вот он очнется, мы и спросим: почему он напал на людей, которые шли своим путем и не делали его роду ничего плохого? Мы ведь в этот раз, – Мистина обернулся за подтверждением к Ратияру и подошедшим посмотреть Тормару и Острогляду, – не тронули по пути ни чужой коровы, ни козы, ни паршивой собаки?

Кто-то подошел с другой стороны, и Мистина обернулся. Это был Альв.

– Сто сорок шесть, – произнес он в ответ на вопросительный взгляд воеводы и сделал знак, которым в дружине обозначали убитых.

Альва Мистина посылал считать потери. Сто сорок шесть убитых – совсем не много на такое войско, но все-таки еще сто сорок шесть человек, прошедших огонь, чужие земли и моря, никогда больше не увидят родного дома.

И дрогнуло сердце от мысли, что он и сам мог бы оказаться в этом числе. Чем ближе было к дому и к Эльге, тем сильнее язвило душу нежелание умирать.

* * *

Как и было уговорено с князем, Хельги Красный прибыл в Киев на единственной лодье. Он взял с собой десятки Раннульва и Агнера – из числа тех пяти человек, что почти три года назад приехали с ним на Русь. Остальные трое за минувшие два года погибли – кто в Самкрае, кто на перевале близ Сугдеи, кто в Вифинии. Из бояр его сопровождал Перезван, а еще при нем был Синай – Эльга почти сразу заметила знакомое скуластое лицо под остроконечной хазарской шапкой, крытой зеленым шелком. Такие же шапки всех цветов носили все двадцать гребцов, и киевские бояре только глаза таращили от завистливого изумления.