Зимний престол

Смешки кончились, когда рассказ дошел до Никомедии. Про цветы, сладкий овощ на деревьях, вино в погребах и шелковое платье все уже наслушались, а царев посланец Ермий был для киевлян куда важнее, чем даже самые бойкие бабенки. Бояре ловили каждое слово – про уважение Романа к Олегову роду, про желание мира и нерушимой любви, – но не слышали самого для себя важного. О договоре, что позволит всякий год менять добываемых в лесах бобров и куниц на паволоки, коприны, вино, сладкий овощ, серебряное и золотое узорочье.

– Так чего нам ждать нынче, княже? – заговорил боярин Избыгнев.

Глубокий старик, он когда-то, еще при Олеге, стал вторым мужем моравской княгини Святожизны, что бежала на Русь от угров вместе с юным сыном Предславом. Скоро Предслав получил в жены дочь Олега, и от этого брака родился Олег Предславич, ставший преемником Вещего – хоть и всего на восемь лет. Святожизна давно умерла, после захвата власти Ингваром умер старый Предслав, а Олег-младший был изгнан. Тем не менее Избыгнев и его род сохранили свое почетное положение – благодаря родству с Эльгой и ее желанию иметь мир с киевским боярством.

– Будет ли торг с греками? – подхватил Дорогожа, и за столами загудели – всем хотелось это знать. – А то бобров третий год копим, уже все клети полны, хоть ешь их, а торгу никакого нет – ни в греки не везут, ни в хазары. Вот, на войну ты нас поднял, обещал после войны мир и торг, как у Вещего было. Так Вещий прямо под стенами царьградскими с греками совещание имел и мир утвердил. А нынче что? Близ Царьграда один только Ельг побывал…

– С девками гулящими побаловался, а дела толком не сделал, – подхватил Свенельд и усмехнулся.

И усмешка его все путешествие Хельги по Греческому царству сводила к «забавам» в монастыре Раскаяния.

– А чего же от счастья отказываться, коли само в руки идет, – усмехнулся Хельги ему в ответ, словно говоря: и ты бы не отказался, да не повезло. – С царем мир утверждать – не по мне дело. Не я ведь князь русский, хоть и княжеского рода.

– Ну а ты, княже, скажешь-то что? – нетерпеливо воскликнул Видибор.

В угодьях его родовой волости были хорошие бобровые ловища, но они уже третий год пропадали даром.

Однако Ингвара не порадовало это признание его прав.

– Нам… рано строить совещания с Романом и утверждать мир, – заговорил он, положив сжатые кулаки на стол перед собой, будто это помогало ему сохранять спокойствие и здравость суждений. – Олегу Вещему удалось привести к Царьграду все свое войско, и оно было вдвое больше моего. В его время у царей не случилось олядий с огнем. Олег прошел через пролив невредимым, смог греков своей силой устрашить и выгодного мира добиться. Мы же пока не ведаем, сколько отроков и бояр из нашего войска уцелело. Пока я не знаю, где мой воевода Мистина Свенельдич, где его люди, искать разговора с царем неразумно. Когда перед ними всего две тысячи копий, – он кивнул на Хельги, – греки только то и предложат, чтобы живыми отпустить, без добычи и чести.

– Я ушел с добычей и честью, – уже без улыбки поправил Хельги.

– И половина людей твоих от огня олядного сгорела, – так же жестко напомнил Свенельд.

– Столько же, сколько у тебя. – Хельги глянул на Ингвара. – И если ты хочешь знать о судьбе Свенельдича, я скажу тебе кое-что.

Эльга встрепенулась и прижала руку к груди. Люди за столами от этих слов едва не подскочили: едва ли нашелся бы среди них хоть один, у кого в поход не ушел бы сын, брат, внук. И по лицу Хельги уже все угадывали: не скажет он ничего хорошего.

– Передал мне царев муж, что у них слышно о русском войске в стране Пафлагонской. Сидело оно в городе Ираклии, и пришли туда воеводы Романовы с сорока тысячами войска, и окружили русь. Русы могли уйти, но решили выступить и биться против греков. Они сделали все, на что боги послали им сил, и честь Руси защитили. Едва одолели их греки, хоть и превосходили числом гораздо. После на поле нашли убитым коня Мистинина, по золоченому конскому доспеху узнали его. Мертвецы грудами лежали. Греки Свенельдича в лицо не знали и не стали уверять, будто нашли его тело. Но и живым они его больше не видели. Той же ночью остатки русов сели на свои суда и бежали из Ираклии. Об этом рассказал мне Ермий, но о том, что дальше с ними сталось, и он не знал. Они уже могли бы быть здесь – если бы их уцелело достаточно для пути через море и Днепр на Русь. Но их нет, и если никто из них не воротится, то и о судьбе их, выживших и павших на том поле, мы никогда уже не проведаем. Ермий о пленных упомянул, но кто и сколько их – не сказал.

Голос Хельги звучал в полной тишине. Его слушали, задержав дыхание. Побледневшая Эльга коротко втягивала воздух: она не ждала, что Хельги заговорит о судьбе Мистины. К тому же сейчас его рассказ об этом оставлял куда меньше надежд, чем тот, который она слышала от него ранее. Она взглянула на Свенельда: тот стиснул челюсти, однако ноздри его раздувались; видно было, что и воевода потрясен. Хельги не сказал ему «твой сын мертв», но его повесть можно было понять только так.