Зимний путь

Водитель поглядел на него в зеркало заднего вида, но в конце концов решил не связываться и дать ему посидеть спокойно. Золтан выпрямился и с глубоким вздохом откинулся на спинку сиденья. Тут он прислонил голову к грязному, помутневшему стеклу, как ночной гуляка, который возвращается под утро домой после особенно бурной попойки, ослабив галстук, с праздничной гвоздикой в петлице, с отуманенным, потерянным взглядом пьянчужки. Поскольку в голове у него вертелась песня «Я тихо дверь закрою, уйду в ночную тьму. Пишу тебе над дверью: „Мой друг, спокойно спи“», дрожащим пальцем он написал, спи спокойно, Маргит, на помутневшем стекле, чтобы ты знала, что я думал о тебе. Сквозь выведенные им буквы Золтан увидел босого старика с шарманкой в руке, пытающегося разглядеть далекие счастливые минуты, и запел, к негодованию водителя, теперь-то уже точно решившего грозно подняться с места и выгнать пьяницу из своего трамвая. Золтан пел в глубоком горе, своим срывающимся баритоном, хочешь, будем вместе горе мы терпеть? Хочешь, буду песни под шарманку петь? Он позволил слезам течь, пока глаза его смотрели, не видя ничего, сквозь написанные на стекле буквы, на часть города, жить в котором с сегодняшнего дня ему станет еще невыносимее, хотя, как он знал, уехать он не сможет никогда. Из глубин забытого воспоминания, в то время как водитель уговаривал его вести себя прилично и покинуть вагон, беззвучно проступила тема си-бемоль, ля, ре-бемоль, си, до, которую он уже много лет носил в себе, мелодия Каспара Фишера, заставлявшая его смотреть вперед, быть мужественным, верить в то, что ему удастся изменить будущее, как будто в этом состоял основной мотив его Гимна умению жить и не думать о любимой Маргит. На все это Золтан решил махнуть рукой, внял увещеваниям водителя и встал с места: он был не способен подражать таким провидцам, как Каспар Фишер; он был всего лишь человек.

В конце концов он понял, что не в силах ничего поделать, что в Вене он останется навсегда, что жизнь – это не тропинка и даже не ее финал, а только путешествие, и умираем мы всегда на полпути, куда бы мы ни направлялись. Не повезло ему лишь в том, что злой рок уготовил ему невыносимый зимний путь, который вконец истерзал его душу, не оставив на ней живого места.

Эпилог