Зимний путь

– Я пыталась. Но не знала, где ты. Я даже в Будапешт съездила, вниз по реке, как ты говорил. – Маргерита смотрела перед собой широко раскрытыми глазами, не видя могил, вглядываясь только в то, что с ней произошло. – Как я должна была тебя искать, если я не знаю даже, как твоя фамилия? А в телефонной книге Пешта каждого второго зовут Золтан.

– Я не могу поверить… – в отчаянии прошептал Золтан.

– Ты как в воду канул. Бесследно. И я переехала сюда жить, чтобы быть поближе… к воспоминаниям о тебе. Где ты живешь?

– Ты жила здесь?! – страдальчески вскричал он.

Теперь Золтан поглядел ей прямо в лицо. Серые глаза пронзили его острой болью, и он понял, что взгляды и вправду ранят.

– Последние двадцать лет. Я бросила петь, бросила музыку и все связанное с музыкой, потому что…

– Ты все последние двадцать лет жила в Вене? – перебил он.

– В Хайлигенштадте. И думала о тебе.

Золтан вскочил и перевел дыхание, сам себе не веря. И снова сел.

– В Хайлигенштадте, – повторил он, чтобы удостовериться, что не ослышался.

– Да.

– В красивом доме. – Он растерянно помотал головой. – Анна говорила… – Он снова помотал головой, давая понять, что не важно, что я лучше помолчу, сдаюсь, говори дальше.

– Да-да, в красивом доме. Возле дома Бетховена. И только когда попала в аварию, перебралась в центр, в дом с лифтом.

Тут Золтан впервые обратил внимание на инвалидную коляску. Он раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но навязчивая идея взяла свое:

– Двадцать лет мы оба стояли на одних и тех же светофорах, оба катались на колесе обозрения в парке Пратер…

– Я ни разу на нем не каталась. Я не знала, что ты здесь живешь.

– Двадцать лет. Ты снова вышла замуж?

– Нет. Но встретила… – Она умолкла и сменила тему. – Я тебя искала до тех пор, пока…

– Зачем же ты меня бросила, – перебил ее Золтан, – чтобы потом так тосковать?

– Я всегда так делала. Только раньше не знала почему.

– А теперь?

– Теперь знаю.

– Почему?

Она взяла букет гвоздик, поглядела на него и в смущении положила обратно себе на колени:

– Как твои фортепианные концерты?

– Я больше этим не занимаюсь. Перешел в концертмейстеры.

– Ты был прекрасным пианистом.

– Наверное, да. Но мне не хватило… – Он прервал себя на полуслове. – Ты так и не сказала мне, почему ты меня бросила, если знала, что будешь так тосковать.

Она помолчала. Как будто ей было очень трудно открыться Золтану. И продолжала, через долгое время:

– Дело в том, что… мне страшно чувствовать, что счастье у меня в руках. Оно жжет меня, я в ужасе думаю, что оно взорвется.

Он положил руку в ее ладони, как частичку счастья.

– Держи крепко, не взорвется.

Но она машинально разжала руки и отпустила его.

– Я часто возвращалась сюда, – сказала она, чтобы скрыть волнение. – Только теперь уже давно не приходила… Понимаешь, я встретила…

– А я ни разу сюда не возвращался. Никогда, до сегодняшнего дня. – Он огляделся вокруг, как будто призывая мокрые деревья в свидетели. – Я бы не смог этого вынести.

Маргит умолкла и решила сменить тему:

– У тебя есть дети?

– Нет. Только воспоминания. Можно я приглашу тебя на обед?

– Понимаешь… Это не совсем… У меня слабый… – Маргит указала на коляску, словно это она была во всем виновата, – мочевой пузырь: я не люблю надолго выходить из дома.

– Мы все сделаем, как скажешь.

Она на несколько секунд задумалась. Золтану показалось, что в серых глазах снова проснулась та же пронзительная сила, которая зажигалась в ней всякий раз, когда она оказывалась на пороге тайны.

– Разреши мне сходить в туалет. После… – Она улыбнулась. – После будет после.

Золтан встал, и она подъехала к нему. Снова падали редкие капли. Они молча направились к зданию, стоявшему на входе, туда, где был туалет. У входа она повернула коляску к нему и поглядела ему в глаза.

– Жди меня здесь.

– Я всегда слушался тебя беспрекословно. – Он серьезно посмотрел на нее. – С чего же мне теперь этого не делать?

Она подмигнула ему серым глазом и скрылась за дверью санузла для инвалидов. Золтан отвернулся и вздохнул. На душе у него было не спокойно, а тревожно. Он понюхал белую гвоздику, которую дала ему Маргерита. Аромат от нее исходил сладчайший, очень радостный. Если за все эти годы он в какой-то степени достиг душевного равновесия, сейчас все это титаническими усилиями воздвигнутое здание было готово обрушиться. Дождь закапал сильнее. Решив себя немного приукрасить, он вдел гвоздику в петлицу и, освободив руки, раскрыл зонт; по нему снова застучали капли; только теперь этот звук казался ему нежным, потому что надежда была так близко.

Через несколько минут дождь кончился так же неожиданно, как и начался, и Золтан снова сложил зонтик. Тут завибрировал телефон, напоминая ему, что жизнь не остановилась. Далекий голос Петера вывел его из задумчивости.

– Да, привет, Петер, – очень неохотно сказал он. – Чем я могу тебе помочь?

– Нет-нет, ты понимаешь, я… просто хотел поблагодарить тебя за книгу о Фишере. Я ее только пролистал, но сразу видно, что это шедевр.

– Нет, правда, серьезно, – с непростительным нетерпением отозвался Золтан. – Что с тобой стряслось?