Зимний путь

Анна умерла пять лет назад, и с тех пор он ни разу не был у нее на могиле. Бедняжка Анна так никогда и не узнала, что нежно любивший ее Золтан, как одержимый навязчивой идеей, непрестанно смотрел ей через плечо, вглядываясь в бесценное воспоминание о Маргит, той женщине, которую я не сумел выбросить из памяти, потому что она в ней поселилась всего за двадцать восемь дней, когда мы любили друг друга без передышки.

Золтан Вешшеленьи не смог уехать из Вены, когда ее покинула Маргит. Он снял квартиру в Донауштадте, на берегу Дуная, где можно было плакать, глядя, как течет река Донау, чтобы превратиться в реку Дуна, дал пару-тройку незабываемых концертов в консерватории, накрепко сдружился с парой-тройкой других музыкантов, особенно с одним, моложе всех на его курсе. Этот изумительный пианист, не способный даже на малейшую ошибку, был в постоянном напряжении, глаза его блестели, и весь он чуть дрожал, а Золтан говорил ему, Петер, будь осторожен, музыка должна приносить нам счастье. Если музыка не дает тебе быть счастливым, лучше брось музыку. А Петер пожирал его глазами, но ничего не понял, не последовал его совету и вместе с другими товарищами посчитал Золтана трусом, когда тот решил бросить уроки игры на фортепиано, в тот самый день, когда герр Ройбке собирался сообщить ему, что возьмет его на следующий год в ученики, если он будет продолжать развиваться в том же темпе. Однако его руки закостенели от горя, душа иссохла, и он ослаб от усилий, которых требовали от него занятия. Чтобы не полностью поддаться отчаянию, он не перестал учиться на дирижера, хотя и знал, что потерял тот блеск в глазах, от которого движения становятся красивее и точнее и с одного взгляда понимаешь всю партитуру. Уроки, на которые он все еще ходил, не приносили ему радости, за исключением предметов по музыковедению, позволявших рыться в старинных бумагах, на века опережавших эру Маргит: лучший способ бежать от действительности без того, чтобы возвращаться в Будапешт с пустыми руками и обманутыми надеждами. Чтобы заработать себе на жизнь, он устроился работать репетиционным концертмейстером в небольшой оперный театр в городе Штоккерау, познакомился с Анной, которая была там администратором, женился на ней и за всю свою жизнь ни на мгновение не переставал думать о Маргит.

– Ты постоянно грустишь.

– Это оттого, что передо мной течет Дунай. Он навевает на меня печаль.

– Давай съездим в Будапешт. Твоя мама будет рада.

– Нет. Мы туда уже ездили на Рождество. Я не хочу, чтобы она привыкла к мысли, что мы должны навещать ее очень часто.

– Тогда давай переедем на другую квартиру.

– Нет. Мне хочется видеть Дунай с балкона.

– О чем ты думаешь?

Бедная Анна. Сколько она ни спрашивала, у него никогда не хватало духу сказать ей, что думает он о невероятной, но не выдуманной женщине. Он предпочел молчать и хранить печаль при себе, сколько сможет. И Анна волновалась из-за того, что мужа гложет тоска, не имеющая естественного объяснения. Шли годы, и Золтан уже совмещал концертмейстерскую работу на репетициях с помощью профессору Бауэру из Musikwissenschaftzentrum в работе с архивными документами и зарабатывал на этом какие-то деньги, не зная, на что их потратить.

Несмотря на то что чах на глазах он, неожиданно умерла Анна. Она ничего не боялась, никогда не хворала, неустанно работала над тем, чтобы все было в порядке. Но как-то раз у нее разболелась голова, у меня так болит голова, Золтан, что я почти ничего не вижу, и в больнице их долго успокаивали, не глядя им в глаза, и, не делая из этого драмы, положили ее на обследование. Так она и не выздоровела, бедная Анна, ведь я плакал о ней только тогда, когда она умерла. Ее агония длилась недолго, как будто ей не хотелось беспокоить тех, кто остается жить и горевать, и она ушла незаметно, та женщина, которая его любила и бережно относилась к его таинственной печали, не желая искать ей сложного и, наверное, невозможного объяснения.

Анна умерла, и Золтан уже больше ни разу не ходил к ней на могилу. Он все так же смотрел из окна на Дунай, с трубкой в руках и с памятью о Маргит, притупленной острым чувством вины, потому что за пятнадцать лет супружеской жизни он ни разу не рассмеялся, даже ни разу не попытался рассмеяться, и, может быть, именно из-за отсутствия смеха что-то и закупорилось в мозгу у Анны, которая столько лет делала вид, что жизнь хороша, что ничего не происходит, что скоро Золтан поправится от своей непонятной хвори, и все пойдет по-другому, и мы будем гулять по парку Пратер и по району Хайлигенштадт, смотреть на красивые дома и мечтать, что они наши, и есть шоколадное мороженое на улице Грабен, как все нормальные люди.