Зимний солдат

Небо было ясным, сияла полная луна; ничего не стоило различить мужскую фигуру, идущую среди голых деревьев. Но смотреть было некому. Раздался крик совы, выше на холме он услышал что-то похожее на вой волков. Но он продолжал идти, иногда по пояс в снегу. К тому времени он совершенно погрузился в фантазии о марках, которые мог найти для него русский солдат: листы блестящих зеленых Вяток, саратовский тет-беш, темно-синий Новгород. Он жалел, что не сделал для солдата рисунок, чтобы показать, как выглядит офсетная печать, и еще не сказал ему искать марки без глубокой франкировки…

Ах, как его одолела жадность!

Он дошел до реки и зажег спичку.

Ничего.

Он снова повторил сигнал.

Ничего. Сердце упало.

Потом с другого берега реки, из темноты блиндажа, вспыхнул свет. Раз, два, три.

Медленно, осторожно он пустился в путь по замерзшей равнине. Это был самый опасный участок. До того он мог держаться среди деревьев. Но теперь он был совершенно беззащитен на глубоком снегу. Если откроют стрельбу, он окажется в ловушке. Он подумал о дочке, оставшейся в Кракове. Какая глупость идти на такой риск! Ходили слухи, что для укрепления фронта пришлют венгерские дивизии. Скоро русских отсюда выбьют. К лету война окончится. А он тут прется в ярком лунном свете и как будто просит пули из-за каких-то марок.

Но каких марок!

Он продолжал идти. Еще быстрее.

Он достиг берега. Его трясло, и он не знал, от холода или от страха. Сбоку послышался шорох. Он повернулся, но прежде, чем он успел что-то сообразить, его голова оказалась в замке, рука в перчатке зажала ему рот. Его утащили за иву. Его лицо обхватили чьи-то ладони, и он обнаружил, что стоит нос к носу с тем самым русским. Русский прижал палец к губам Жмудовского, призывая к молчанию, и медленно отпустил его. Он жестами показал, что кто-то увидел их. Приближался патруль.

Солдат махнул рукой, приглашая Жмудовского следовать за ним, и они двинулись вниз по реке, скользя на снегу. Теперь над ними с берега слышны были голоса. Двое мужчин съежились, вцепившись друг в друга. Русский пошел на большой риск, подумал Жмудовский. Рано или поздно он решит, что дело того не стоит, и сдаст его.

Но ни один из них не пошевелился.

В конце концов караульные решили, что все в порядке, или просто замерзли и повернули обратно. Они выкрикнули имя, солдат рядом со Жмудовским выкрикнул что-то в ответ – видимо, какую-то шутку, потому что в ответ раздался довольный смех.

Опасность миновала, прошептал русский, иди.

А марки!

Ах да!

Шорох. Они обменялись конвертами. Ни один не посмотрел, что внутри.

«Удачи!»

В Лемновицах, грея руки над печкой, Жедзян рассмеялся. Никогда ему не надоест эта история, сказал он.

– Так что же марки? – спросил Люциуш. Он ощутил присутствие Маргареты – не отрываясь от работы, она придвинулась ближе к ним, чтобы слышать разговор.

– Просто мусор. Ни одной земской. Такое можно купить в Кракове на рынке марок за пару геллеров.

– Ну, по крайней мере, вам досталось астраханское земство, – сказал Люциуш.

– Да нет, оказалось, что это тоже ошибка. Я мечтал, чтобы это оказалась Астрахань, но неправильно прочел кириллицу. Это был Арзамас. Логично: Астрахань была под управлением казаков, они никогда не выпускали земских марок.

– Судя по выражению вашего лица, я заключаю, что арзамасские марки не такие редкие? – спросил Люциуш.

– Некоторые редкие. Но не прошлогодние.

– Понятно.

Жмудовский пожал плечами, улыбнулся, уставился куда-то себе в колени.

– Эта марка стоит примерно столько, сколько стоит отправить письмо, доктор, – вставил Жедзян. – На случай, если вы собирались спросить.

Жмудовский открыл свой маленький альбомчик. На отдельной странице был закреплен небесно-голубой прямоугольник с изображением крошечного оленя. Люциуш поднял альбомчик повыше и рассмотрел при свете маленькую фигурку на фоне заснеженного леса.

– Вот такие дела, – сказал Второй Новак, поглаживая усы и вставая. – Война.

6

Зимой стало ясно, что наступление с целью освободить Галицию от русских застопорилось. В Перемышле австрийский военачальник расстрелял своих лошадей, истратил все артиллерийские заряды и вывел из строя все ружья, прежде чем сдаться в плен. К концу марта, когда снег еще лежал толстым ковром, бои подступили к Лемновицам на расстояние нескольких километров, медленно поднимаясь по долине, как потоп.

Рокот артиллерии был слышен весь день. Время от времени снаряды взрывались так близко, что с церковных балок осыпалась пыль. В деревне на несколько недель обосновался полевой лагерь, и Люциуш оказался в компании еще двоих врачей, а к Маргарете в ризнице подселились три суровые венгерские сестры.

Врачей звали Берман и Брош – оба австрийцы, оба на десять лет старше его. Брош был миниатюрный и тонкий, его маленькие руки создавали впечатление деликатной хрупкости; Берман был тучен и вечно смеялся, на его щеке расплывалось огромное темно-красное родимое пятно.