Зимний сон Малинки

Димка понял, что сказал что-то не то, потому что натужно сглотнул, заставив меня побледнеть. Продолжал смотреть прямо, словно ожидая ответа. Ну, хоть бы сейчас уже отвернулся, что ли. Не пощечину же мне ему давать? Ведь правду сказал.

— Маша…

Я отвернулась и туже запахнула на груди халат. Провела нервно рукой по шее под волосами, ощущая духоту и то душевное обнажение, которое хочется спрятать от посторонних глаз.

— Уходи, Дим.

— Маша, я всего лишь сказал правду.

— А я и не спорю. Ты получил, что хотел, я тоже. А теперь я устала и хочу спать.

Я обошла Гордеева, подошла к двери и распахнула ее непослушной рукой. Коридор оказался пуст. Мне показалось, я чувствую, как волшебство, которое витало между нами всего десять минут назад, утекает в нее, словно гонимое сквозняком, оставляя после себя серый мир действительности.

На Димку смотреть не могла. Ни в чем не винила, просто хотелось остаться одной.

— Уходи, пожалуйста.

Странно, когда целовали друг друга — неловкости не было, а сейчас, под темным взглядом Гордеева я поежилась в плечах, как будто по ним озноб пробежал, и обняла себя руками.

Димка шагнул к двери, задержался возле меня и, склонив голову, поцеловал.

Выбрал же момент — именно сейчас по-настоящему нежно.

— Спокойной ночи, Малина, — ласково погладил пальцами подбородок. — И больше никому не открывай, даже мне. Я тебя еще не заслужил.

Сказал так и ушел, оставив меня наедине с закрытой дверью.

Я тут же привалилась к ней спиной. Почему-то захотелось реветь.

* * *

Войдя в комнату, заметила документы на столе — контракт на тендер. Не знаю, кому сейчас он был интересен, но точно не нам с Гордеевым. А если так, то зачем мы, спрашивается, вообще сюда приехали?

Однако, если ночь — это время вопросов, то утро — время решений и действий. А значит, и здравых мыслей. И первое, что эти мысли мне подсказали, когда я проснулась пораньше и снова увидела на столе пакет документов, что со своей задачей мы с Гордеевым справились и справились отлично. Это просто эмоции нас подвели и стресс — обоим выпал непростой день. Но именно контракт на тендер снова обрел первичное значение, едва охладел пыл ночи, и прояснилась голова.

Его-то (контракт) я и вручила Гордееву, когда ровно в восемь ноль-ноль, сразу после завтрака, он постучал в дверь моего номера и возник на пороге, конечно же, полностью одетый и собранный — в костюме, в пальто, в белоснежной рубашке и при галстуке. Хоть сию минуту усаживай за стол переговоров.

А рядом я, снова в своем сереньком платьице.

— Привет. — Я посторонилась, пропуская Димку в номер.

Смущение в опасной близости от парня опалило жаром и полезло из всех щелей. Я постаралась запихнуть его в эти щели пятками.

— Ты готова? — спросил Гордеев, войдя, цепко всматриваясь в мое лицо, и мне показалось, что он облегченно выдохнул, услышав мой спокойный ответ (истерики он от меня ожидал, что ли?):

— Почти. Осталось надеть шапку и пуховик, и чемодан закрыть.

Расстегнув на груди пальто, Димка забрался рукой во внутренний карман.

— Вот, держи, Маша, твой билет на поезд. Я только что вернулся с вокзала. Хорошо, что удалось обменять на сегодня. Отправление в девять ноль семь, дома будешь уже к часу ночи.

Это была хороша новость, хотя в Гордееве я и не сомневалась.

— Спасибо. А ты?

— А я задержусь еще на день — остались вопросы по тендеру. Сегодня же постараюсь их все закрыть. Когда приедешь, позвони мне, ладно?

— Хорошо.

И больше ничего личного (да я бы сейчас и не смогла), передо мной снова стоял мой начальник. Никаких прикосновений и намеков, никакой «сладкой Малины» — уверенный взгляд, уверенная линия широких плеч и уверенное:

— Тогда я жду, Малинкина, собирайся.

Собралась быстро, так и доехали молча в такси до вокзала. Я бы и сама справилась, но Димка вызвался проводить. Нес чемоданчик, отказавшись катить, а я только рядом успевала стучать каблучками.

Отыскав поезд, занес вещи в вагон, еще и в купе заглянул — посмотреть, с кем в компании я буду ехать. Успокоился, увидев мою соседку — даму глубоко бальзаковского возраста, но при этом с таким горячим взглядом одиноких глаз, что даже мне от него стало не по себе. А Гордееву ничего. Сделал вид, что не заметил и пожелал нам хорошего пути.

— Маша, выйди на минутку, — позвал из купе в коридор за пять минут до отправления поезда. Достал из бумажника деньги и протянул. — Вот, это тебе, держи…

— Не возьму!

— Малинкина, — голос стал суше. — Это в счет командировочных от компании, ясно? Пообедаешь и поужинаешь в вагоне-ресторане, у тебя же ничего с собой нет. Такси я тебе от вокзала закажу.

— Я столько не ем.

— Зато Буряк съел бы. На Игоря и спишем. — Голос вновь смягчился. — На остальное купи детям гостинцы. Я в детстве любил, когда мне отец привозил что-нибудь из командировки. Тебя три дня не было, соскучились, наверно. А премию я тебе выпишу, как только приеду. Ну, пока, Маша?

Не знаю, и почему я так быстро юркнула в купе? Ведь ясно же, что не стал бы он меня целовать.

— Пока… Гордеев!