Зимний зной (СИ)

Пробираясь словно в бреду дурного сна в людском потоке, едва соображаю, что нужно сделать. Очутившись внутри огромного аэропорта, изучаю табло вылетов.

Далеко не сразу нахожу номер стойки на регистрацию рейса «Москва-Кандагар».

Бегу туда. Почему-то боюсь опоздать, хотя времени с запасом. Взвинченная до предела, я бросаюсь к крепкой рослой фигуре парня в черном, в толпе зеленых человечков-военных, готовящихся пройти регистрацию на рейс.

Сразу узнаю Данила. Он отходит от стойки в числе первых, сжимая в руке посадочный талон и бумажную бирку о сдаче багажа.

Вскидывает рюкзак на плечо, и выглядит очень хмурым.

Он вообще смотрится чужаком здесь, в своей подчеркнуто небрежной, но дорогой одежде, с модными татухами, среди вояк в однотипных робах защитного цвета с нашивками, и абсолютно одинаковыми выражениями на волевых туповатых лицах с неровными от частых драк носами.

Даже стороннему наблюдателю становится понятным, что все они опытные бойцы, а не какие-нибудь там салаги, и место, куда они летят, далеко не мирное и безопасное.

Злая как черт оттого, что на рейс в ад он уже зарегистрировался, я подлетаю к Данилу. Вояки смотрят на нас. Переведя дух, сухо приветствую его:

— Здравствуйте. Данил, можно тебя на минутку?

— Привет! — он окидывает взглядом меня всю и на губах его появляется улыбка, а хмурые складочки между бровей моментально разглаживаются.

Я, конечно, замечаю, как он рад нашей встрече.

Но этот посадочный талон в его руках заставляет мое сердце ухнуть куда-то в пятки от осознания того, что пути назад нет.

Даня уже готов идти в зону вылета. В зону, куда провожающим нет доступа.

Он отходит от своих вояк, и бросает деланно-небрежный взгляд на часы.

— Да, у нас есть минут двадцать, я думаю. Рад видеть тебя, — отзывается.

Мы стоим в сторонке, и любопытные взгляды его сотоварищей в форме прожигают наши спины.

Однако сейчас я не замечаю ничего, я сердита, настолько, что готова придушить Данила! Затаскиваю его в укромный уголок под каким-то информационным стендом.

— И что все это значит?!

Он улыбается, но это недобрая улыбка.

— Вообще-то это мой вопрос! — отвечает.

Буравит меня взглядом стальных серых глаз, ожидая объяснений. Но их нет. Пожимаю плечами:

— Что именно ты хочешь услышать?

— Ты просто ушла, бросила меня! — Даня говорит тихо, задыхаясь от возмущения, совсем как девица, которую обманным путем лишили невинности, — прямо в постели.

Такое поведение никак не вяжется с его брутальным видом.

— А ты разве не понял, что это был просто секс? Минутная слабость, — не удерживаюсь я от ехидства.

— Теперь понял! Пока, — он снова вскидывает свой рюкзак на плечо, и устремляется к стойке регистрации.

— Стоять! — хватаю его за локоть.

Он притормаживает, но выглядит очень, очень злым. Совсем как я минуту назад.

— Что-то еще?

— Ну… почему ты телефон не брал?

— Сказал бы я тебе! По кочану, — отрезает и вновь хочет уйти, но я ловко обгоняю его на шаг, преграждая путь собой.

Придется как-то договариваться.

— Постой минутку, ради Бога, — прошу его взволнованно, — ты вообще понимаешь куда собрался?!

— Да, на войну. Включай свой диктофон, если хочешь!

— К черту диктофон. Я здесь не по работе, — психую, — я просто хочу понять, зачем ты вообще туда едешь. Неужели такой ценный военный кадр?

Он молчит, и звуки аэропорта вкупе с гулом снующих мимо людей исчезают тоже.

Теперь я вижу и слышу перед собой только его. Глухая ноющая тоска раздирает меня на части в ожидании ответа.

Отчетливо понимаю, что не смогу отпустить Даню. Никуда, а в Афганистан, тем более! Я чувствую — оттуда он не вернется.

— Если там я хоть кому-то принесу пользу, то все уже не зря, — отвечает апатично.

Мне хочется взять его за плечи и хорошенько встряхнуть.

— Ты бросаешь здесь свою музыку, свою дорогущую студию звукозаписи! — произношу в отчаянии.

Люди оборачиваются на нас, поэтому я чуть-чуть понижаю тон:

— И ради чего? Ты можешь погибнуть там, хотя бы это ты понимаешь?

Даня не спешит отвечать.

— Шансы очень велики, — продолжаю с уверенностью, — мы для них никто, неверные! Они сознательно уничтожают таких, как ты или я. Талибы ненавидят нас.

Однако мой спич не впечатляет Даню.

— Ну, дальше что? — усмехается, — думаешь, Америку мне открыла? Все отменю и побегу домой?

Смеется.

— Есть мнение, что война делает из мальчика мужчину, — добавляет.

— Или трупа! — реагирую соответствующе.

Мне и в самом деле непонятны его улыбочки и ухмылочки на эту тему.

— Как ты вообще медкомиссию-то прошел, ненормальный? — в сердцах восклицаю.

— Нормально, как все. Годен, — обрубает, доставая из кармана посадочный талон с билетом, — ладненько. Счастливо оставаться! Надеюсь, ты поплачешь обо мне… если что.

Подмигивает и наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Пока!

Не отвечаю.

Просто стою, окаменев, наблюдая, как где-то за спиной Данила вояки заканчивают свою регистрацию.

— Я напишу тебе на электронку редакции. Телефоны-то у нас заберут, скорее всего, — шепчет на прощание мне в ухо, обдавая легким терпким ароматом парфюма.

Парфюм! На войну он собрался.

Цепко хватаюсь за его рукав, не отпуская от себя.