Зимой змеи спят

— Тот, кто проделал всю эту махинацию, — продолжал Валерий, — видимо, хотел заманить меня вечером в бар, где меня ждала бы встреча с полицией… Наверное, в полицию он тоже позаботился сообщить о том, что, мол, опасный тип, шпион-рецидивист, будет обретаться сегодня в девять в таком-то баре — анонимно звонил, конечно!.. Только он не ведал, что сразу после него позвонишь ты сам и захочешь встретиться со мной. А с моей невольной подачи бар так и закрепился в качестве места нашей встречи… Ну, как тебе моя версия?

— Голова! — с уважением покосился на него Ставров. — А кто, по-твоему, мог быть этот злодей?

— Если мыслить логически, дорогой Ватсон, то этот тип должен был знать меня, а особенно — тебя. И еще — Ружину… Кто в Агломерации и вообще в этом мире мог отвечать этим требованиям? А? Не слышу!

— Резидент? — предположил Ставров.

— Вот именно!

Рувинский так и лучился от своего открытия.

— Но зачем? — спросил с удивлением Георгий. — Зачем ему это было нужно?

— Ну, в отношении меня его мотивы понять можно и без увеличительного стекла…

Предатель, ренегат, сволочь и трус — вот что он думает обо мне. Такого не жаль и полиции сдать…

— Если бы просто сдать! — перебил своего нового приятеля Ставров. — Ведь никто тебя не собирался арестовывать, Валера… Всё было подстроено так, что ты получил бы пулю в лоб… не выходя из-за столика…

И он поведал изумленному Рувинскому то, что ему сказал «пьяный» в коридорчике возле кабины видеотерминала.

— Та-ак, — протянул архитектор. — Ну, теперь мне всё окончательно ясно…

— Что ты имеешь в виду?

— Что имею, то и… Извини, Гер, это для тебя такие выражения — пошлость, а нам, тем, кто провел здесь по несколько лет, они прямо душу греют. Ведь из местных никто их уже не знает… Они много чего не ведают или забыли. И фразы, и дела их предков, и даже то, чего нам, их предкам, стоило построить мир для них… Ружина не раз сетовала, и я вполне с ней в этом солидарен, как порой бывает противно, когда кто-то из них, сытый и мордатый, одетый с иголочки и ждущий от жизни только подачек в виде нескончаемого удовольствия, начинает судить нас за те ошибки и просчеты, которые мы якобы допустили!.. Да, я решил не участвовать в грязных делишках Ассоциации, в ее шпионских вылазках против этого времени, но знаешь, Гер, в такие вот моменты хочется вернуться обратно и ни в коем случае не допустить, чтобы этот будущий критикан с мозгами, не развитыми трудовой деятельностью, был рожден на свет!..

Рувинский провел ладонью по лбу, словно стирая невидимую паутину. Потом криво улыбнулся Ставрову:

— Я еще не заколебал тебя своей демагогией?

— Да нет…

— Ну ладно, сколько соловья баснями ни корми, а он, как известно, всё в лес смотрит… Давай-ка, налетай на то, что Бог послал.

Он сделал приглашающий жест. Повторять Ставрову лишний раз не пришлось: он с готовностью перебрался вместе с табуретом к столу и хищно нацелился на нарезанные кушанья, разложенные Рувинским по тарелкам, и на вспоротые ножом консервные банки.

— Здесь тебе, конечно, не ресторан «Астория», — продолжал хозяин дома, — но заморить червячка можно!..

— Ой, да брось ты скромничать, Валерка! — вскричал Ставров, набивая рот. — Все очень здорово! Главное, печеночного паштета у тебя нет?

— Нет. А что?

— А то, что мне как-то пришлось целую неделю питаться исключительно этим калорийным и полезным компонентом солдатского пайка, и с тех пор он у меня действительно в печенках сидит!..

— Понятно. Слушай, а ты как насчет этого дела? — Рувинский многозначительно постучал себя по горлу. — «Семенов, — строгим голосом спросил он, явно подражая кому-то, — ты пить будешь?»

— «А есть?», — подхватил Ставров, и они оба умиленно осклабились. — Да, помню я этот фильм, я его раз пять по «видаку» смотрел…

Рувинский открыл дверцу стола, кряхтя, запустил руку в его внутренности и вскоре с победным видом извлек наружу початую литровую бутылку, чуть больше половины которой было заполнено голубоватой жидкостью.

— Метагликоль, — пояснил он. — Дерьмо, конечно, но ничего более путного на данный момент не завалялось… Подай-ка с полочки стаканы, Гер.

Он зачем-то дунул в извлеченные Ставровым на свет пузатые стакашки, а потом наполнил их зловещей жидкостью почти до краев.

— Ну, — сказал он, торжественно поднимая свою посудину в воздух, — за то, что…

— Он замялся, явно затрудняясь завершить свой импровизированный тост.

— Ну, за знакомство! — сказал Ставров, снова вспомнив упомянутый его собеседником фильм. И опрокинул в себя содержимое стакана.