Зимопись. Книга 2. Как я был волком (СИ)

Трава на берегу «холостянщины» показалась раем. Сердце долго успокаивалось. Отлежавшись, я двинулся по натоптанному, не боясь сбиться с пути — дорога-то единственная. Если появятся встречные, успею отскочить в белое ничто, пусть потом ищут.

Никто не повстречался. Миновав сады, я пошел медленнее, ориентируясь теперь и на запах.

Вот и пещера. Заглянув туда из-за каменного угла, пришлось резко отшатнуться: часовой не спал. Лицом ко мне он стоял над ямой с самками и, к великому счастью, смотрел не в мою сторону.

— Эй, говорливая! — Страж обращался вниз. — Знаю, что умеешь по-нашему, сам слышал. Вылазь, поболтаем.

Лук был отложен в сторону, отстегнутый веревочный рулон шумно раскатываясь полетел вниз. Одновременно над ямой взлетел топор: часовой подготовился к возможным неприятностям.

Если бы Тома отвлекла часового, я бы…

А если не получится? Чего мен хочется больше: чтобы вылезла или наоборот?

— Грр! — злобно донеслось из ямы.

Вот и ответ. Мое дыхание с облегчением выровнялось. Пульс выстреливал от адреналина, но не от страха. Это хорошо. Настоящий страх появится потом.

— Завтра вас всех сожгут. Сами дров натаскали, видели, сколько. Давай, на прощание. Вылазь, скромница, не обижу. Даже наоборот.

Раздалось довольное собой ржание.

Часовой вдруг осекся, приготовился, занесенный топор замер над головой.

Мне не успеть. Расстояние — метров десять. Просто подставлюсь под удар.

Из ямы вылезла макушка…

Я застыл в оцепенении.

Светлая.

— Не ты, животина проклятая.

Свободная рука часового запихнула неизвестную самку обратно в яму, и та полетела вниз. Гулкий стук. Скулеж. Всеобщее ворчание — ночь все-таки.

— Я не зверолюб, — сообщил часовой в яму. — Если трясущиеся за место дурни-хранители не рискнули признать тебя за человека, то меня глаза не обманут. Ты замечательная девушка. Я видел тебя, когда шла во дворец. Просто красавица, не как эти мымры четырехлапые. Ножки — стройные березки, грудки — яблочки, глазки — как у ребенка, который жаждет ласки и не понимает, почему ее не дают. Спинка — мост между мирами, и в ворота хочется стучаться бесконечно.

Поэт, ядрить его в копоть. Я нащупал пращу на ноге. Пришло ее время. Но сначала руки пошарили по полу в поисках подходящего камня.

— Жаль, что ушедшие огнем и кровью не возвращаются. Мне хочется, чтоб ты вернулась. Хоть словечко-то скажешь, красавица?

Огнем и кровью. А как уйти по-другому? Через горы? Это не уйти, это сбежать. Через портал — вот это действительно уйти. Но… портал на другой стороне гор. Или тот — не единственный?!

— А как возвращаются? — донеслось из ямы.

— Ррр! — мгновенно озлились несколько соседок.

Склонившись над ямой, часовой возликовал:

— Знал что ответишь. Знал, что ты человек, ведь иначе — грех.

— Рр! — раздалось Томиным голосом.

Так она намекала, чтоб говорил по делу. Умница.

— Кто ушел сам и после полнолуния — возвращались. Именно поэтому появился последний завет.

— В чем он?..

— Грр! — ополчились на Тому недовольные самки.

— Последний завет: во имя жизни убивать всех, рожденных взрослыми. Это называется «отпустить домой». В ад.

Долгая тишина была ответом.

— Зверь сошел на землю и правит миром, — продолжил часовой, сообразив, чем заинтересовал Тому. — Только истинные последователи завета могут рассчитывать на вечную жизнь. И только искренне выполняя последний завет можно не допустить появления Антифриста в долине хранителей. Поэтому вас сожгут. И тебя в том числе. Ты понимаешь? Сожгут! Такую юную и сочную. Эгей, красавица!

На ощупь я нашел приемлемый снаряд. Ладонь взвесила и одобрила, глаза при этом не отрывались от противника. Пальцы принялись искать конец тесьмы, заправленный и не вынимавшийся несколько месяцев.

Из ямы в часового прилетело что-то неприятное. Он дернулся, отпрянул:

— Тварь.

Смачный плевок унесся в яму. Часовой в одно движение вытащил лестницу, бросил, не сматывая, и двинулся в мою сторону.

Я замер, не смея дышать и шевелиться, тело распласталось снаружи по отвесному склону, зажатый в ладони камень застыл наготове: бить буду в голову, иначе просто пораню, а у противника силищи как у трех меня — и это по самым скромным подсчетам.

Дойдя до проема, часовой остановился, скрытый каменной преградой в каком-то метре. Шаг вперед — и я обрушил бы камень на открывшуюся голову.

Шурх, шурх. Звуки отряхивания. Видимо, что-то налипло. Шаги двинулись обратно вглубь. Избежав взрыва в стучащем сердце, я выдохнул и вновь заглянул внутрь.

Дойдя до ям, часовой приподнял передний лоскут.

— Получайте, мрази!

Самки внизу шарахнулись от струи. Возмущенное многоголосье взволновало соседнюю яму.

— Рррр! — откликнулись встревоженные самцы.

— И вы получайте! — развернулся часовой к соседней яме.

Ко мне спиной. Руки заняты. Сознание отвлечено.

Я уже мчался вперед. Ощутив движение, потянувшийся за топором часовой начал оборачиваться…

Я сделал все, что мог: всем весом, помноженным на скорость, толкнул врага вниз. И полетел вместе с ним. В последний момент пальцы вцепились в веревочную лестницу.