Зинаида Серебрякова

«…Я думала порисовать „типы“ — увы, они не соглашаются позировать, все зажиточные, и их не соблазнишь заработком. Занимаются все здесь вышивками чепцов и бретонских кружев… я думаю, так было и в Средние века, и жизнь здесь будто остановилась… Будет так обидно (и просто „трагично“ для меня), если не найду моделей!»^[90].

Несколько легче в этом отношении на юге, где жители мягче и отзывчивей. Но как бы то ни было, Серебрякова всегда привозит из своих поездок богатейший живописный «урожай» портретов и пейзажей. Однако в течение долгих эмигрантских лет ее мучит желание, обостряющееся во время таких летних поездок и соприкосновения с сельской жизнью, желание, присущее ее творческой индивидуальности и особенностям ее таланта, — не ограничиваться работой над живописью «малых форм», а создавать картины, то есть продолжать работу, так блестяще начатую ею в 1910-е годы в «крестьянской серии» и продолженную, хотя и в другом ключе, в «балетной сюите» 1920-х годов. И в ее письмах разных лет звучит эта всегда таившаяся в ее душе художника мечта. Осуществлению ее препятствовали прежде всего условия жизни Серебряковой, кратковременность, подчас случайность и дороговизна поездок, необходимость непрерывно думать о заработке (который приносили только заказные портреты), да и бытовое неустройство, мешающее работе над большими композициями (достаточно вспомнить, как напряженно, постоянно варьируя живописные решения, трудилась она и в молодости над «Баней», «Жатвой», «Белением холста»). В письмах ее к старшей дочери — на протяжении всей жизни за границей — прорываются горькие сетования на невозможность полностью выразить себя как живописца.

Портрет господина Эрве. 1926

Девушка из Пон-л’Аббе в национальном костюме. 1934

Бретонка с ребенком. 1934

«А чтобы рисовать „картины“, конечно, и думать нечего — все неудобно, все трудно „уловить“, позировать же здесь (тоже как в прошлом году в Бретани) не заставишь никого…», — пишет она в 1935 году из «виноградарского» Эстена на юге Франции^[91]. И горькой заключительной нотой звучат ее слова в 1962 году: «Вот если бы все было иначе в моей жизни, и я могла бы рисовать то, что я люблю, то есть красоту „крестьянской“ жизни, „венециановские сюжеты“, было бы все иначе…»^[92].

Но вместо больших композиций, мастером которых показала себя Серебрякова в России первой четверти века, ей пришлось на протяжении многих лет эмиграции довольствоваться тем, что ранее было хотя и очень важным, но скорее попутным ее делом — портретами тружеников и участников так любимой ею сельской, «крестьянской» жизни, но уже в других, присущих другим странам обстоятельствах. И среди ее портретных работ появляется особый род портрета, перерастающего в почти тематическую картину (в некоторых случаях напоминающий по замыслу и композиции портреты начала 1920-х годов с изображением дочерей, занятых хозяйством).

Булочница с улицы Лепик. 1927

Торговка овощами. Ницца. 1931

Виноград. 1936

Корзина с виноградом на окне в Ментоне. 1931

Одной из самых характерных работ такого плана можно считать «Торговку овощами», написанную в Ницце (1931). Перед загорелой, плотной, добродушно улыбающейся южанкой натюрморт из различных овощей — темно-синих глянцевитых баклажанов, ярких красных помидоров, лука и трав различных оттенков зеленого. Овощи, на первый взгляд лежащие в естественном беспорядке, занимают половину холста, причем натюрморт детально разработан, а так как портрет «Торговки овощами» исполнен маслом, то либо модель позировала какое-то достаточно продолжительное время, либо композиция дорабатывалась дома, по наброскам или этюду. Впечатление от работы удивительно бодрое, написана она энергично и крепко.

К портретам такого рода можно причислить и несколько более раннюю парижскую «Булочницу с улицы Лепик» (1927), где натюрморт из разложенных на прилавке различных сортов пирожных и бриошей также занимает ровно половину холста, но, вместе с тем, отнюдь не отвлекает взгляд зрителя от энергичного, характерного лица молодой булочницы. А выдержанный в золотисто-охристых тонах колорит картины с включением желтого и оттенков киновари поддерживает общую бодрую «мелодию» этого столь необычного портрета-натюрморта.