Зинаида Серебрякова

Имение Лансере Нескучное было расположено между Белгородом и Харьковом и отличалось особой, свойственной Северной Украине живописностью. Вот как рассказывает А. Бенуа о своих первых впечатлениях от этих мест: «Вид… был поистине восхитительный в своем безграничном просторе и в своей солнечной насыщенности. Ряды невысоких холмов тянулись один за другим, все более растворяясь и голубея, а по круглым их склонам желтели и зеленели луга и поля; местами же выделялись небольшие, сочные купы деревьев, среди которых ярко белели хаты… Своеобразную живописность придавали всюду торчавшие по холмам ветряные мельницы».

Не случайно приведено здесь это описание: много раз в акварелях юной и повзрослевшей, а затем на холстах уже зрелой Серебряковой встретимся мы с этими «безграничными солнечными просторами» во всей их поэзии, с удивительно выразительными силуэтами мельниц. Да и само имение с белым, еще екатерининских времен, домом, «в котором формы готики и классики сочетались весьма причудливым образом»^[12], домом, окруженным густыми липами и фруктовым садом, с белой, увенчанной двумя зелеными куполами церковью (возле этой церкви и был похоронен Е. А. Лансере) — было очаровательно и живописно. Напротив имения, за речкой Муромкой, находился хутор, принадлежавший Анатолию Александровичу Серебрякову и его жене, сестре Е. А. Лансере Зинаиде Александровне.

Портрет пожилой женщины (Федосья). 1899

Все, с чем встретилась здесь юная художница, стало по-настоящему увлекать ее. И как всегда, она с воодушевлением рисует то, что видит вокруг, заполняя набросками небольшие альбомы в холстяных переплетах.

Первые из этих набросков, а скорее, очень точных, иногда даже тщательно проработанных рисунков, датированы 1899 годом, другие — в тех же ранних альбомах — 1900-м и 1901-м. Эти юношеские дошедшие до нас быстрые, энергичные зарисовки — как бы запечатленный на бумаге дневник новой деревенской жизни Зины Лансере. Много портретных набросков — обычно друзей дома, что-нибудь читающих вечером, с надписями: «…читает вслух „Дворянское гнездо“ 20 июля 1900» или просто — «На горах». Портретные зарисовки (в том числе весьма удачный профильный портрет, по-видимому, горничной или кухарки Федосьи) отличает твердый, становящийся все более уверенным штрих, предвещающий будущий «почерк» художника, явно присущий ей с самых первых самостоятельных карандашных проб — ведь она еще не проходила никакой школы рисунка. Но, пожалуй, даже не это главное, что можно извлечь из ее ранних альбомов и что будет самым важным для Серебряковой и в будущем. Все, что делает эта девочка-подросток, — свидетельство ее вспыхнувшей в эти годы и с большой силой проявившейся, чтобы никогда не угаснуть, любви к России в ее деревенском, крестьянском, подлинно народном облике и существе. Изображения крестьянок за работой — женщин с холстами, запряженных лошадей (и просто мáстерские наброски лошадей), бытовых типично сельских сцен («Ек. Л. и Пелагея моют поросят») — все это ясно говорит о необыкновенном и деятельном увлечении открывшейся Зине новой жизнью. И как тут опять не вспомнить об ее отце Евгении Александровиче Лансере, о русском патриотизме, «пламенном русском национализме» и «боготворении России» которого с легкой иронией писал А. Бенуа. И о том, каким он был необыкновенным наездником (даже будучи уже тяжело больным), как великолепно «знал лошадь так, как никто». «Он превосходно знал и человеческую фигуру и без особенного труда, как бы на лету примечал всякую характерную особенность других животных: верблюдов, овец, коз, но „вполне по себе“ чувствовал он себя, когда изображал лошадь, то одинокую, то в групповом соединении…»^[13].

Может быть, впечатления от скульптур отца, да еще подкрепленные рассказами обожавших его сыновей — Жени и Коли, отчасти были причиной особого чувства к деревенской, народной жизни у Зины, интереса ко всем ее проявлениям, давших в будущем такие значительные «крестьянские» работы, как «Жатва», «Беление холста» и множество портретов друзей-крестьян.