Зинаида Серебрякова. Мир ее искусства

Но, как писал в своем дневнике 4 февраля 1916 года Бенуа, в мастерской Щусева «во что бы то ни стало требуют, чтобы Зина и Добужинский делали оформление вокзала согласно моим эскизам». Сам он больше ценил творчество племянницы, чем ее брата Евгения: «Чай пил у Щусева. Смотрели Жени Лансере и Зины Серебряковой эскизы. Последние мне нравятся. А вот от Жени нет. Зина поражает своим знанием и мастерством, но Женя — форменная академия»^[49]. Особенно Бенуа нравился известный в классической фресковой живописи прием «обманки», использованный Серебряковой. Она так «усаживает» обнаженные женские фигуры в глубокие восьмигранные окна в сильном перспективном сокращении, что это создает иллюзию присутствия персонажей в реальном пространстве.

Обложка журнала Аполлон (1917, № 8–10)

Но 9 февраля ни Щусев, ни фон Мекк эскизы Серебряковой не оценили («лучшее из представленного Зиной не нашло одобрения»), и Бенуа пришлось скрыть это от племянницы. Все же он передал пожелание увеличить фигуры, так как на расстоянии они казались меньше. Уже 11 февраля Бенуа показал эскизы Серебряковой Константину Сомову, который их очень похвалил и вскоре купил один в собственное собрание^[50].

Работа над панно активизировалась летом и осенью 1916 года. 30 мая Серебрякова, уже переехавшая на лето в Нескучное, просила мужа сфотографировать в Петрограде ее эскизы Турция, Япония, Индия и Сиам и прислать ей. Уже 3 июня в письме она просит Бориса также прислать ей «что-нибудь по истории Востока», а 9 июня говорит, что ей бы «хотелось слушать про путешествия, про Персию, Турцию, Индию. Боже, сколько интереснейших вещей на свете…». Именно тогда у художницы возник серьезный интерес к Востоку и, возможно, желание попасть в одну из восточных стран, которое осуществилось только в 1928 году, когда Серебрякова посетила Марокко. В одной из последних серий вариантов панно (выполнены в сентябре — начале октября темперой на картоне, хранятся в Третьяковской галерее) были изображены интересные этнографические детали: в Турции — кальян, в Японии — веер, в Индии — опахало, в Сиаме — красивая восточная птица. Экзотичность подчеркивают и активные оранжево-желтые и кобальтово-синие тона.

Репродукция работы З. E. Серебряковой Автопортрет в журнале Аполлон (1917, № 8–10)

С лета — осени 1916 года при участии художника-декоратора Императорских театров Ореста Аллегри начался перевод эскизов на большие холсты, но работы продвигались медленно по причине обилия заказов (с 1916 г. А. Бенуа и Е. Лансере по предложению их родственника, архитектора А. И. Таманова, работали над оформлением дома Правления Московско-Казанской железной дороги) и вмешательства в дела князя Сергея Щербатова. Да и само строительство шло медленно, а в октябре 1916 года работы по оформлению были приостановлены. 6 октября 1917 года в московской газете Вечерние новости напечатали, что постройка Казанского вокзала вчерне закончена, эскизы для росписи также завершены. Некоторые художники закончили часть плафонов и панно на холстах, которые затем должны были быть укреплены на стенах и потолках вокзала. Для полного завершения работ не хватило года. Грянула Октябрьская революция. Здание вокзала без внутреннего оформления было сдано в эксплуатацию в ноябре 1919 года. Окончательно первый этап строительства удалось закончить только к 1924 году. И хотя Щусев в 1920-е годы возвращался к идее оформления интерьера ресторана вокзала коллективом художников под руководством Бенуа, осуществить ее было уже невозможно: поменялась идеология, а многие художники уехали за границу. Тем не менее в 1933 году Евгений Лансере был вызван Щусевым из Тифлиса в Москву и осуществил новый вариант оформления зала ресторана с центральным плафоном Торжество единения братских народов СССР.

З. Е. Серебрякова. Одалиска. Эскиз панно для Казанского вокзала в Москве. Около 1916. ГМИИ им. А. С. Пушкина