Зивелеос

— Да, я ошибся, — согласился Зивелеос. — Вы перечислите по двести миллионов на каждый счёт. И в ваших интересах ни с кем не делиться о моём визите. Деньги вы переводите в порядке оказания шефской помощи на благотворительные цели. Пусть хоть это немного очистит вашу грязную совесть, которую до сих пор вы пытались обелить лишь благостными речами. Если случится так, что вы не согласитесь с моими условиями, завтрашний вечер вам не придётся встречать на этой земле. В качестве напоминания оставляю вам и постановление, подписанное мною, о ликвидации вас за ограбление народных масс в особо крупном масштабе. Оно будет опубликовано в газетах вместо некролога о вашей кончине. Советую не доводить до такой крайней меры.

Зивелеос положил на стол конверт, взял оба дипломата под мышку, подошёл к окну, за которым синело ночное небо, распахнул створки окна, легко поднялся над полом, затем вдруг окутался белым дымом, и это облако, напоминавшее собой туман, вылетело из окна. Борис Анатольевич рухнул в изнеможении на кресло у стола.

Что делать, если делать нечего?

Первой мыслью Рыжаковского, когда он пришёл в себя после исчезновения Зивелеоса, было желание не медля ни минуты бежать за границу. Но эту мысль в ту же секунду отогнала другая, более здравая: «Как бежать, если этот сверх человек может поймать в любом месте?» Не надо было быть большим мудрецом, чтобы догадаться, что летающий человек догонит повсюду. А Борис Анатольевич мудрецом слыл давно. Мастером спекуляций его в глаза не называли, но считали таковым все, с кем приходилось делиться кусками нелегально схваченного пирога.

Делиться. Вот подходящее слово. Почему он, всемогущий Рыжаковский, который делился со всеми на пути к финансовому могуществу, должен теперь один отвечать за содеянное перед неизвестно кем? Да и как отвечать? Пришёл, ограбил, потребовал перечислить восемьсот миллионов рублей на чьи-то счета. Сумма для Рыжаковского не такая уж и большая, но заметная, а главное, что своя. Впрочем, почему своя? Можно перевести деньги компании, за которые отвечают все директора. Показать им постановление и объяснить ситуацию.

Тут Борис Анатольевич мысленно охнул. Показывать постановление этого летающего типа ни в коем случае никому нельзя. Ясное дело, что все коллеги по тёмному бизнесу знают, как продавались машины, и куда шли основные доходы, минуя государственную казну, как продавались ваучеры, по которым почти никто ничего не получил, как почти бесплатно приватизировались предприятия, давшие баснословные прибыли новым владельцам. Да, коллеги знают, что было время, когда действовало одно правило: кто смел, тот и съел. Что теперь-то говорить и размахивать лозунгами? Он, Борис Анатольевич, успел много, но обсуждать детали даже с коллегами и сегодня не хочется. В мире чёрного бизнеса все волки. Подставь только локоть — и голову отгрызут.

Однако теперь нужна их помощь, иначе завтра для него всё может кончиться самым печальным образом. Позвонить президенту? Нет, рано. Он спросит, с кем ещё советовался, что они предлагают? Связаться с главой администрации? Но кто знает, не их ли рук дело? Почему этот Зивелеос явился именно к нему — Рыжаковскому, а не к Абрамкину, у которого ничуть не меньше капиталы? Кстати, может, с ним переговорить? А вдруг это его наводка? Нельзя исключить, что именно он хочет ослабить своего конкурента. И с Утинским говорить не стоит.

Фамилии мелькали в голове Рыжаковского одна за другой. Все отвергались, как ненадёжные. Паникуя, он решил всё-таки позвонить.

Набрав номер, услышал в трубке заспанный недовольный голос генерала:

— Казёнкин слушает.

Рыжаков неожиданно растерялся, сомневаясь в том, что принял правильное решение, но нужно было отвечать и он пролепетал дрожащим голосом:

— Алексей Фомич, простите ради бога, это Борис Анатольевич беспокоит.

Не могли бы вы срочно ко мне подъехать? Дело очень важное.

— Да ведь я уже не у дел, дорогой мой, вы что, забыли? — Казёнкин сказал почти ласково, не зная возмущаться ему по поводу ночного обращения к нему или радоваться.

— Ах ты, чёрт! — вырвалось у Рыжаковского. — Со страха вылетело из головы.

«Но так даже лучше, — подумал он, — старый конь борозды не портит,» — и сказал вслух генералу: — Извините, Алексей Фомич, но по старой дружбе. Тут ведь недалеко. Вопрос жизни, честное слово.

Генерал понял, что по телефону Рыжаковский не станет говорить о причине звонка, которая, по-видимому, должна быть серьёзной. Недовольно крякнув, начал одеваться, молча выслушивая возмущённое ворчание жены по поводу того, что и в отставке не дают покоя.

Ночной звонок генералу Казёнкину был зафиксирован, и офицер спецсвязи немедленно доложил о нём помощнику генерала Дотошкина, а тот, не смотря на ночное время, позвонил шефу домой.

— Он согласился ехать к Рыжаковскому?

— Да, полагаю, что уже выезжает.

— Запишите беседу и в случае срочности звоните мне, — последовал приказ.

— Слушаюсь!