Злачное место

– Ага… благовидный повод для измены своей вере нашел. Ну сказал бы что-нибудь типа: «…Скрепя сердце, с болью в душе, ради блага родимой Отчизны!» – и все! Живи себе дальше. Пользуйся приобретенными выгодами – ну и мы… с тобой рядом. Так нет же, сука: так ясно высказался, что нет сомнений, для чего ты эту историю с перекрещиванием затеял, – чисто ради бабла! А нам как после этого жить – с тобой же, падлой, здороваться надо, улыбаться тебе надо, а значит, полностью соглашаться с тем, что ты сказал. А следовательно, и самим такими же, как ты, становиться… Можно, конечно, руки тебе не подавать, но это уже чревато хотя бы тем, что от благ точно придется отказаться. А можно и башки лишиться. Вот потому и не любят циников, что рядом с ними не поиграешь в эту веселую игру: «Ах, какой же я простодушный и доверчивый!» Хотя, по мне, мир этот был бы куда более честным, будь в нем побольше циников. Может, и Хрени Этой всей в нем не было бы…

– А вот я читала писателя одного, фантаста, так он сказал что-то вроде: «Истина – маскировочная одежда для цинизма».

– Ну тут можно аж от Понтия Пилата разговор вести: «Что есть истина?» – и так далее. Мне вот про истину, ну правду, короче, больше всего выражение Шишкова нравится, в его «Таежном волке»: «…Людская правда – круг на оси вертится, как колесо. Идет колесо – хватай! А через сто лет другую правду схватишь; а та правда, старая, уж кривдой будет. А колесо крутится, вертится тихо-тихо, и через тыщу лет старая кривда опять в правду обернется. И поймают людишки старую правду-кривду, и снова правдой назовут ее, и за новую кривду-правду большую кровь прольют…» А ведь так и есть: даже на нашей памяти понятие «правды-кривды» менялось. А уж теперь и подавно: многие вещи, что до Этого смотрелись дико и были бы восприняты как однозначно циничные, теперь воспринимаются как нормальные: те же зомбаки сторожевые. Так что прав был герой Шишкова, Леонтий Бакланов, в одном только ошибался: колесо иногда резко ускоряет свое вращение, да еще так, что, если стоишь неловко, так ободом долбанет, что мало не покажется. А может и насмерть зашибить…

Артем с некоторых пор перестал понимать, о чем же Варька со Старым разговор ведут, тем более после рюмки водки – хоть и немного, а пришлось выпить все же. Одно понял: оставаться здесь – не с руки. Вообще-то это и так ему ясно стало, безо всяких этих разговоров умных – достаточно было посмотреть на деловито шустрящих ребят и девчонок, заглядывающих в лавки и кафешки, проверяющих документы, стволом автомата показывающих, что надо бы показать, чего там в тюках, загруженных в автомобиль. Жизнь в поселке потихоньку начинала поворачиваться в какое-то другое русло, все равно как та Симониха после взрыва противотанковой мины. Как весенний снег под лучами беспощадного мартовского солнца, начинала съеживаться веселая беззаботная вольная жизнь обитателей поселка. Может, кто-то и не воспринимал пока это все всерьез – ну попроверяют сейчас, ну закон новый о всеобщей воинской повинности издадут… а что, это правда всерьез? Да не, не может быть… Сейчас вот пройдет – и все, наверное… Батя тоже говорил, что когда партию от власти отстраняли (а какую партию и каким боком она в стране рулила – ни тогда он не понял, ни потом), тоже все думали – ну ничего же не изменится. Магазины же вон работают. И парикмахерские…

Старый и Варька еще о чем-то говорили, Банан встревал в их разговор – и Артему вдруг захотелось понимать их: кто такой Антимосфен и Цицерон, и чего Бушков не лучше Резуна. Вот ведь Старый и стрелять умеет, и лечить, и ни хрена ему в этом книжки прочитанные не мешают. Хорошо, конечно, крутым охотником быть, не промахиваться никогда, а все же и не только это человеку надо, смутно понимал Артем. Варька, ясное дело, на Крысолова глаз положила, а все равно со Старым больше разговаривает, и интересно ей с ним, видно. Он тем не менее прикинул свои шансы на образование и трезво, насколько уж это к нему сейчас относилось, рассудил, что такого уровня, каковой был у большинства членов команды, – достичь ему будет трудно. Чуть-чуть он к ним подтянется, чтобы, как Старый говорил, «разговор понимать», – и все, край. Нет просто в этом мире сейчас возможности для хорошего образования. Стрелять, ножики кидать быстрее научат, да оно и востребованнее будет, и для жизни в мире после Хрени куда пользительнее. Если бы ему сейчас кто сказал, что он себе клятву типа дал, Артем бы только недоверчиво ухмыльнулся: не верил он в такую вещь, как клятвы. Ну фальшиво это как-то – клясться. И тем не менее решение, которое он принял, сейчас, в эту минуту, больше всего, пожалуй, подходило под это старомодное понятие «клятва»: если все будет у него нормально и будут у него дети, обязательно их Артем заставит учиться, чтобы не с автоматами-пулеметами по лесам бегали, а тоже могли бы вот так говорить. А стрелять он их научит… А то выдумал тоже Старый – «внуки на луну выть будут»… а вот хрен тебе.