Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

— А для меня? Понимаешь? Перейти от жизни в потемках моего дома к такому ослеплению. Мне не верится, что ты со мной рядом. И все-таки это ты держишь меня под руку… Это твоя рука в моей руке.

— Бальдер, милый…

— Послушай, как будет на корабле. Когда взойдет луна, мы посмотрим друг другу в глаза, вспомним, что мы выстрадали, и скажем: «Не верится, но все это было и прошло, и теперь мы — здесь».

— Дорогой мой…

— А что скажет Альберто, когда узнает, что мы едем в Европу?

— Упадет со стула. Что он может сказать?

— И Зулема. Она просто не поверит.

Они идут молча, упоенные своим счастьем. Бальдер мысленным взором окидывает воображаемые окрестности: с железного балкона ему видны склоны гор, где, пасутся стада коз, к балкону тянутся гвоздики. Кто-то подкрадывается сзади и, тихонько смеясь, закрывает ему ладонями глаза. Это Ирене. Одетая в легкий пеньюар, она кладет руку ему на плечо, и они вместе смотрят вдаль, на медно-фиолетовые горы в розовой дымке, а внизу, под балконом, переплетаются узкие улочки, расцвеченные оранжевыми парусиновыми тентами.

Бальдера внезапно осеняет мысль:

— Знаешь что, я провожу тебя до дома…

— А что?

— Я сейчас поеду в город. Хочу раздобыть путеводители по Испании. Где-нибудь найду.

— Может, в гостиницах есть такие?..

— Не знаю, поищу.

Выдуманный им пейзаж растворяется в окружающей их субтропической растительности.

Пес, посаженный на цепь у столба с небольшим навесом из оцинкованной жести, лает на них, помахивая хвостом, пока они проходят мимо; двухскатные крыши похожи на обломки, плывущие но зеленым волнам, над которыми качаются веера пальм. Как будто земля здесь разделена на нижний и верхний ярусы. За проволочными оградами бегают собаки, они заливаются лаем, когда Бальдер и Ирене проходят мимо; какой-то человек катит через дорогу грохочущую железную тачку, здоровается с ними, и Бальдер спрашивает:

— Кто это?

— Не знаю, милый.

Квартал застроен беспорядочно. Преобладают жалкие домишки с разбухшими от сырости розовыми стенами. На окнах колышутся кретоновые занавески. Небо расчерчено телеграфными столбами. Из садика доносятся женские голоса. Какая-нибудь старуха обязательно оторвется от прополки, распрямит спину и посмотрит им вслед, потирая ноющую поясницу. Дома с железной крышей утопают в роскошных садах, усыпанных желтыми, красными, синими и серебристыми звездочками, и перед каждой галереей — живая стена вьющегося винограда.

Некоторые дома подняты метра на два от земли. В них ведут лестницы, балки которых окрашены в кричащий цвет, и на желтоватом фоне стены все сооружение напоминает эшафот.

Они сворачивают на улицу Моралес.

— Я люблю вашу улицу, — говорит Бальдер, с восторгом глядя на широкую, мощенную диабазом улицу, которая уходит в небо’ меж рядами серых телеграфных столбов.

— Помнишь, как я тебя встретил в первый раз?

— Ты шел за мной до дома.

— Стоял и смотрел, как ты входишь в дом…

— А я оглянулась. Каким странным ты мне тогда казался!

— Кто бы мог подумать! Когда ты скрылась, я сказал себе: «Пожалуй, легче достать луну с неба, чем войти в этот дом вслед за ней». Она — это была ты. Вон там, — указал Бальдер на край тротуара, — я повстречал толстую босую девчонку, которая бежала и свистела.

— Как удивительно, милый: сбывается все на свете, ничего нет невозможного. А как летит время!

Оба замолкают, взволнованные воспоминанием. Ирене спохватывается:

— Может, зайдешь в дом попить чаю? А потом поедешь.

— Девочка моя… Ты же знаешь: если я зайду, то просижу до последнего поезда…

Ирене растроганно улыбается. Да, она знает, что так и будет. Поправляет на груди отвороты своего небесно-голубого пальто, сжимает руку Бальдера:

— Ладно… поезжай… Только веди себя хорошо и побыстрей возвращайся.

Да, конечно.

Он расстается с девушкой, ощущая глубокое волнение. Ни один кусочек его плоти не остался непропитанным колдовским зельем. С удовлетворением думает: «Как все-таки сильно ее колдовство! Какая сила в этой юной девушке! Прикажи она мне пойти на преступление — и я пойду… Конечно же, пойду. Поехать в Европу. Это ли не чудо? Оставить позади все воспоминания и злую печаль, как бросают старое платье. Почему бы нет? Океан заглушит любые укоры совести».

Он купается в сиропе умиления. В такие мгновения ему нравится все вокруг.

За стеклянными дверями своих жилищ портные, сидя по-турецки, сметывают что-то черное. Мальчик возится с железными решетчатыми воротами, ведущими в патио, мощенное красной мозаичной плиткой, не то при гостинице, не то при торговом доме. В воздухе носится вкусный запах свежевыпеченного хлеба.

Бальдер поворачивает голову и видит Ирене в дверях ее дома. Оба одновременно машут друг другу рукой, и Бальдер исчезает за углом.

Ирене пристроилась на подушке для ног между матерью и Бальдером, расположившимися на диване.