Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

Между тем, в силу тех любопытных преобразований, которые производит в нас иногда алхимия чувств, я яростно возненавидел ее мать, возлагая на нее главную вину за идиотскую историю, в которую я влип. Ведь если я оказался в женихах, я был обязан этому проискам злокозненной старухи, и в короткий срок сложилось самое невероятное и противоестественное положение, ибо уже не любовь к дочери заставляла меня ходить в этот дом, а ненависть к матери, исподтишка, но настойчиво продолжавшей гнуть свое, постоянно сосредоточенной на своих расчетах и как бы оценивающей, насколько велика в данный момент вероятность того, что я наконец решусь сделать предложение ее дочери. Лицо матери не отпускало меня, как кошмар, как воспоминание о тяжком оскорблении или пережитом невыносимом унижении. Я забывал о девушке, сидящей рядом со мной, и погружался в изучение этого лица, по-старушечьи оплывшего и дряблокожего, иногда такого неподвижного, словно отчеканенного на потемневшем серебре, — и только черные ее глаза впивались в вас живо и цепко.

Ее щеки были изборождены глубокими морщинами, и когда она сидела посреди гостиной, застывшая и суровая, глядя куда-нибудь в сторону, например уставившись в потолок, от ее закутанной в черное фигуры исходила такая непреклонная воля, что одного этого было достаточно, чтобы заставить вас подчиниться ей, и звучание ее сильного и властного голоса ничего уже не могло добавить к этому впечатлению.

В один прекрасный момент я почувствовал, что становлюсь ненавистен этой женщине, что ей в сердце закрадываются сомнения, «не просчиталась ли она», делая на меня ставку и возлагая на меня свои надежды.

И чем больше разгоралась и клокотала в ее душе ненависть, тем ласковее ко мне становилась сеньора Икс, — осведомлялась о моем здоровье, всегда оставлявшем желать лучшего, окружала меня своими заботами, как пожилые женщины, делаясь с годами слегка сентиментальными, окружают заботами своих взрослых сыновей, и в то же время, как чудовищная паучиха, все плела и плела вокруг меня невидимую паутину, стараясь опутать меня обязательствами но рукам и ногам. Только ее черные цепкие глаза настороженно следили за мной, пытаясь проникнуть мне в душу и разгадать мои намерения. Время от времени, когда неопределенность положения делалась ей невыносима, она пыталась разрешить ее чуть ли не напрямую:

— Подруги проходу мне не дают, все спрашивают, когда же свадьба, а что я могу им ответить? Что скоро. Или так: да, пора бы нам и о приданом для «нашей девчушки» подумать.

Произнося эти слова, сеньора Икс смотрела на меня в упор, не дернется ли у меня веко, не дрогнет ли какой мускул на лице, выдавая мое намеренье уклониться от навязанных мне обязательств, когда она затратила столько сил и хитрости, чтобы подтолкнуть меня к их выполнению. И хотя она была уверена, что я ее неприятно: разочарую, она делала вид, что нисколько не сомневается в моей «порядочности» и в моем «рыцарском благородстве», но усилие, которое ей приходилось производить над собой, чтобы надеть эту маску спокойствия, придавало ее голосу приторную ненатуральность, сообщавшую речи поспешность шепотка, словно вам хотят рассказать что-то по секрету, на ухо, а непроизвольное движение, с каким она по-звериному облизывала пересохшие губы, выдавало ее страстное желание прикончить меня на месте или сделать: меня объектом долгой и жестокой мести.

При всем своем самодурстве сеньора Икс без зазрения совести кривила душой, желая меня убедить, что разделяет мои идеи, ненавистные ей в самом широком смысле этого слова. Это она-то, можете себе представить, у которой всегда вызывали бурный энтузиазм самые беззастенчивые и грязные из подвизавшихся на нашей политической ниве ретроградов и мракобесов!

И хотя разница в убеждениях может показаться, на первый взгляд, пустячным поводом для того, чтобы два человека возненавидели друг друга, но это совсем не такие уж пустяки, и в том месте человеческого подсознания, где скапливается злоба, когда иного выхода для нее нет, разница в убеждениях может послужить той психологической отдушиной, через которую она выходит наружу. Меня выводила из себя такая ее сговорчивость и попытки подстроиться под меня: от общения с этой женщиной у меня было такое чувство, словно я вывалялся в грязи, и меня унижало сознание, что, назови я однажды день ночью, она тотчас с готовностью подтвердит:

— Действительно, я и не заметила, что уже стемнело.

Короче говоря, если все это выразить в нескольких словах, она поджидала момента, когда я наконец решусь жениться. Вот тут-то она и захлопнула бы у меня перед носом дверь, чтобы расквитаться за нервотрепку, причиненную ей перипетиями моего затянувшегося жениховства.

Между тем ячейки сети с каждым разом все суживались, и мне было все труднее протискиваться сквозь них. День за днем сеньора Икс добавляла новое звено к своей пряже, и невыносимая тоска охватывала меня по временам, словно у меня на глазах пилили доски для гроба, в котором я буду погружен в вечное небытие.