Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

А в детстве прибежищем Арльта были книги. Вымысел заражал его настолько, что он импровизировал перед соседями нелепые, по остросюжетные истории. Так в восемь лет он заработал свой первый гонорар. Когда ему было четырнадцать, он опубликовал первый рассказ.

В шестнадцать лет Арльт порывает с отцом и уходит из дома. Сведения о его жизни в последующие десять лет носят сугубо «телеграфный» характер: приказчик из книжной лавки, подмастерье жестянщика, ученик у маляра, у механика, торговый агент, редактор провинциальной газетенки и портовый грузчик. Затем армия, и снова он журналист, снова в провинции. По жизни Арльта гнала не столько нужда, сколько его неуживчивость. Он не умел заискивать и вообще отличался неудобным для общежития свойством — говорить правду в глаза. Но годы эти прошли но зря, и житейский опыт претворился в образы, сюжеты, концепции. Арльт никогда не превращал формальное, техническое совершенствование в самоцель и постоянно подчеркивал это. Позже, в предисловии к роману «Огнеметы», Арльт скажет: «Говорит, что я пишу плохо. Возможно. Как бы там ни было, я с легкостью назову вам массу людей, которые пишут хорошо и которых читают исключительно члены их семей».

Основные вехи творческого пути Арльта — четыре его романа: «Злая игрушка» (1926); дилогия «Семеро сумасшедших» и «Огнеметы» (1927–1930); «Колдовская любовь» (1932). Малая форма представлена в наследии писателя рассказами, публиковавшимися на протяжения 20-х гг. в провинциальной периодике и затем составившими сборник «Горбунок» (1933). Как журналист, Арльт постоянно обращался к очерку, и наконец последние годы жизни он полностью посвятил театру.

Литературная карьера Арльта складывалась удачно. Уже первая его книга была замечена критикой и удостоена в год выхода муниципальной премии по литературе. Арльт работал тогда (правда, по обыкновению недолго) секретарем у Рикардо Гуиральдеса (1880–1927), всеми признанного писателя, автора классического романа «Дон Сегундо Сомбра». Гуиральдес также отозвался о книге Арльта с похвалой, благословив начало литературного пути своего младшего собрата.

В первом романе Арльта особенно отчетливо проступают воспоминания о его собственных детстве и юности. Семья Арльтов жила весьма скромно. Работа у отца была всегда случайной, надеяться на нее особенно не приходилось; стоптанные башмаки и головокружительные мечты об овощах к обеду — все это было Арльту знакомо не понаслышке. Сильвио Астьер, герой романа «Злая игрушка» ходит по тем же улицам, читает (так же упоенно) те же книги и, что самое главное, одержим такой же тягой к изобретательству. Сам Арльт профессиональным изобретателем не был, ему так и не удалось ничего запатентовать. Но он в первую очередь был человеком изобретательным, точнее, человеком изобретающим.

Итак, на вопрос, кто он, этот подросток, герой Арльта, пожалуй, правильнее всего было бы ответить — изобретатель (inventor). Любопытно, что, отнюдь не нарушая жизненного правдоподобия, здесь соединились два традиционных литературных типа, а именно: подростка и изобретателя — правда, имеющие традиции весьма разной давности. Образ подростка издавна принят в мировой литературе как тип «открытого», становящегося сознания. Фигура изобретателя характерна именно для XX в., особенно для первых его десятилетий, когда вера в техническое всемогущество рождала подвижников и вторгалась в быт.

Но изобретательство Сильвио особого рода. В самом деле, вряд ли кто выдал бы патент на автоматический счетчик падающих звезд — одну из первых технических фантазий Сильвио. Изобретения его не применимы практически; это порывы фантазии, как правило, технически не обоснованные, и поэтому он постоянно слышит от самых разных людей советы, вразумляющие его обратиться к вещам простым, практическим. Обиходное это благоразумие сводится к мнению обывательскому, что самое великое изобретение — это карандаш с резинкой, ведь оно в один день превратило своего автора в миллионера. И тут выявляются два типа изобретательства: профессиональное и дилетантское. Деятельность «дилетанта», которой отказано в практическом выходе и общественном признании, может иметь лишь духовно-практическое значение. Сильвио — по природе своей «дилетант», и в этом одна из трагических сторон его ситуации: чувствуя в себе творческую силу, он не может избавиться от подспудного ощущения собственной никчемности.