Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

Время от времени он заводил романы.

Обманывал себя легкими победами, которые оставляли его равнодушным. И женщины не дарили ему радости, и сам он не проявлял особого желания им понравиться.

Он ложился с ними в постель с той же легкостью, с какой шел в кафе поболтать с приятелями, которых не уважал, но не мог отказаться от общения с ними в силу привычки.

Он терпел монотонность жизни с самоотречением трупа.

Порой Бальдер пытался найти что-то привлекательное в своих партнершах, потом их душевная пустота его расхолаживала и, отказавшись от подобных попыток, он держался развязно и бесстыдно, как человек, которому наплевать, что о нем будут говорить.

Он даже испытывал злорадство, обманывая и бросая своих подруг, с которыми встречался в отдельных кабинетах ресторанов. Ведь они страдали тем же легкомыслием, что и он, вступая в связь, которую они с удивительным простодушием называли «любовной».

С женой он скучал. Он вполне допускал, что скучал бы и с любой другой женщиной, будь он связан с ней узами вынужденного сожительства.

Рассуждая о своей жене, он находил ее похожей на жен своих друзей. Все они обладали одинаковыми качествами. Все были сварливы, суетны, тщеславны, абсолютно добродетельны и страшно гордились этой своей добродетелью. Временами ему казалось, что эта гордость у них пропорциональна подавляемому желанию послать добродетель ко всем чертям. Но самое примечательное заключалось в том, что, если какая-нибудь из них для разнообразия и сошла бы со стези добродетели, такой поступок нисколько не прибавил бы ей очарования. Они были рождены для того, чтобы надевать на сон грядущий ночную рубашку до пят и креститься. А гордились они моралью, вылепленной по строгим канонам лицемерного буржуазного общества специально для его жалких рабынь.

«Этих женщин революция должна уничтожить, отдать во власть пьяным насильникам», — думал иногда Бальдер.

Жена его, как и сотни других безвестных жен, была отличной хозяйкой, но он-то был не из тех, кто умиляется при виде натертого до блеска пола или абажура, скопированного с картинки из журнала «Ты и твой семейный очаг».

Она прекрасно вышивала, великолепно стряпала, бренчала на фортепиано, но эти качества не могли поколебать иронического и безразличного отношения к ней Бальдера.

Ну какая может быть связь между натертым полом или идеально приготовленными фрикадельками и счастьем?

Жены его друзей были более или менее похожи на его жену, но это не препятствовало тому, чтобы время от времени кто-нибудь из этих друзей говорил Бальдеру:

— Ты знаешь, я все больше влюбляюсь в свою милую.

Эстанислао глядел на таких с некоторой завистью. Вот, например, Гунтер. Этот приходил на свидание за четверть часа до любовницы и украшал ложе гиацинтами. Бальдер с ехидством спрашивал его:

— Ты своей жене тоже кладешь на подушку гиацинты?

А Гонсало Сасердоте? Тот, когда говорил о «ней», захлебывался от восторга, а потом надолго умолкал от наплыва чувств. И все они в подходящей обстановке не стеснялись описывать интимные подробности, которые порядочный человек обязан хранить в строжайшей тайне.

Бальдер с ужасом спрашивал себя: «Что за жизнь ведут эти люди? Лицемеры они или развратники? А может, тот мир, которым они похваляются, действительно существует?»

Они не были ни теми, ни другими. Понаблюдав за ними повнимательней не один месяц, Бальдер пришел к заключению, что поступки их вполне логичны и объясняются очень просто.

Они не могут жить без иллюзий.

Все они женились молодыми, и прежние иллюзии скоро угасли. Почти все обладали моральными устоями, не позволявшими оставить жену и соединиться с любимой женщиной. Вернее, так думал Бальдер сначала. Потом обнаружил, что дело тут вовсе не в моральных устоях. Просто они знали, что, если покинут жену и уйдут к любовнице, через некоторое время та наскучит им так же, как наскучила жена.

В некоторых случаях Эстанислао улавливал признаки будущей житейской драмы. И, продолжая размышлять над этим, пришел к неутешительному выводу, что ни одна из жен не виновата в том, что муж охладел к ней и семейный очаг превратился в пустыню. Нет, они не виноваты. Они, по существу, так же несчастны, как и их мужья. Живут, наглухо замкнувшись в своем внутреннем мирке, куда муж очень редко получает доступ.

Этих честных женщин (остававшихся таковыми на самом деле) мучили любопытство, страсть к приключениям, жажда любви. Но в критический момент редкая из них сошла бы с правильного пути.

Их сознание сформировалось в обществе, где их нравственно калечили со школьного возраста, поэтому они, подобно муравьям или пчелам, способным на самопожертвование, подчинялись требованиям общественной морали. Они принадлежали к поколению тысяча девятисотого года.