Злая Русь. Пронск (СИ)

Вполне разумные доводы елецкого воеводы буквально резанули по сердцу, заставив меня едва ли не выкрикнуть в ответ:

— Нет!!!

Прозвучало слишком горячо и эмоционально, что не укрылось от окружающих — все обратили на меня свои заинтересованные и малость удивленные взгляды. А Кречет, более прочих сведущий о моих непростых отношениях с княжной Пронской Ростиславой и вовсе подозрительно сощурил глаза… Прав ты дядька, кругом прав, болею я душой за неожиданно обретенную любовь! Норовистая девка ведь могла и подле отца остаться в осажденном граде — а последний наверняка не бросил свою столицу…

Плохо ставить личное над общим делом?! Еще как! Однако же вроде как и спасение Пронска с его жителями дело серьезное, благое… Нервно сглотнув — в горле вдруг образовался ком — я заговорил уже более спокойно:

— До Пронска ворог все равно пойдет по реке. Соответственно и нам сейчас от русла Прони сворачивать нет нужды — дойдем хотя бы до града. А уж там, на месте и разберемся, что к чему! Может, вся орда останется осаждать крепость, может, часть ее — но без пороков им детинца не взять. Их обязательно построят — а раз так, то наша задача их сжечь. Да заодно выведать, где стоят в лагере китайские мастера, и ночью к ним наведаться… Для того нужно языка взять — а как все разведаем, так под покровом тьмы-то по ворогу и ударим! Если удастся тихо мастеров вырезать и пороки сжечь, считай, сорвем осаду. И не забывайте — если из Ижеславца жителей едва ли не всех удалось вывести до осады, то Пронск многолюднее, там одних посадов сколько было! А ведь еще и беженцы потянулись — хоть и из того же Ижеславца! Не верю я, что все решились дома бросить, да зимой из города уходить… И всех их ждет погибель, коли поганые в детинец ворвутся!

Захар Глебович, ненадолго задумавшись над моими словами, озвучил свои сомнением:

— Бесшумно вырезать мастеров вряд ли выйдет. А пороки сжечь и отступить сквозь лагерь поганых и того подавно! Гибельное дело нам всем предстоит — ведь отступать после начала боя будет уже некуда… Но раз так — может, действительно стоит уходить именно к Рязани?! Там мы всяко полезнее окажемся.

И вновь я ответил горячо, резко махнув головой:

— Отступать есть куда! Коли сумеем по-тихому пробраться в татарский лагерь с реки — то есть с тыла, откуда они нападения не ждут, да сдюжим с пороками и мастерами, то отойти можно будет к воротам. День перебедуем в Пронске, а ночью град покинем подземным ходом — и тогда уж рванем к Рязани… Что думаете, други?

Вновь повисла недолгая тишина — в этот раз какая-то напряженная, вязкая, неприятная… Но прервал ее Кречет, односложно ответив:

— Я согласен с Егором. Ежели ворог у Пронска поставил камнеметы, их нужно сжечь — и мастеров перебить обязательно. Иначе, коли не тронем их, то после штурма они к Рязани придут, ее стены ломать примутся. Даже если мы те пороки, что у стольного града раньше поставят, уже успеем порушить, так новые ворог станет беречь, как зеницу око! И тогда к ним точно не прорвешься… А так выходит, что сожжем камнеметы у Пронска, а там глядишь, обгоним на лыжах татарских гонцов, и у Рязани по осаждающим внезапно ударим! Ну и не забывайте — наши запасы также истончаются. За Пронском после прохода орды вряд ли что сумеем съестного добыть…

Слова дядьки прозвучали весомо и разумно — вновь кивают собравшиеся, поддерживая его — а заодно и меня. И действительно, все логично да разумно — вот только непонятно, померещились ли мне лукавые искорки в его взгляде, или нет?!

В любом случае, спасибо тебе, Кречет…

Бурундай стоял у внутренней бойницы Набатной башни, обратившись лицом к сотням тургаудов и тысячам покоренных. А в его глазах отражались отблески пламени, объявших единственные врата, ведущие внутрь детинца орусутов! В сочетании с устремленным на нукеров жестким, безжалостным взглядом, сейчас нойон казался своим воинам каким-то невероятным, сверхъестественным существом, чей гнев страшнее самой смерти!

— Сегодня я говорю с тургаудами. Сегодня я обращаюсь к избранным батырам монгольской степи, кому доверена великая честь — хранить жизнь своего темника…

Начало речи одного из лучших военачальников Батыя было относительно спокойным. Но те, кто хорошо его знал, ясно понимали — это мнимое спокойствие есть лишь затишье перед бурей… И они оказались правы — ибо мгновением спустя над притихшей тьмой отчетливо разнесся гневный рев Бурундая:

— Вы — трусливые псы, опозорившие свое имя бегством! Безвольные бабы, что никак не могут взять крепости, обороняемой жалкой горсткой орусутов! По Ясе Чингис-хана всех вас давно уже ждет смерть от руки палача!!! Ибо вы показали врагу спину, сбежали, оставив своих соратников без скота — а значит, и без еды!!!

Нойон ненадолго замолчал, переводя дух после яростного крика, после чего заговорил чуть тише, но веско и внушительно:

— Слушайте же мою волю… Вы смоете свой позор кровью. А своей ли — или кровью орусутов, решать вам! Сегодня вы первыми пойдете на штурм их крепости — и горе тому, кто побежит или отступит назад! Ибо ждет его казнь!!!