Злая Русь. Зима 1237 (СИ)

Не терпится Ратмиру, верному соратнику, вступить уже в бой. И ему, боярину Евпатию Коловрату, также не терпится… Ибо когда он увидел пожарище на месте родного города и отчего, а теперь уже его дома, пал он наземь, да до ночи метался по земле в беспамятстве, воя от боли, горечи… гнева. Когда же вновь он пришел в себя, боль как будто бы и утихла. Притупилась — слишком много ее было, чтобы все чувствовать. Иного бы она и вовсе убила бы, но… Но татары, разрушившие прежний мир Коловрата и его воинов-рязанцев, одновременно с тем подарили им новый смысл для жизни — короткой, полной горечи, гнева, жажды возмездия… жизни. Жизни без страха смерти, без надежд, без будущего — жизни здесь и сейчас, на острие меча или сабли, лезвии топора, навершии палицы или дубины, неважно! Важно, что каждый из чуть менее двух тысяч воев, собравшихся вокруг Евпатия за последние седьмицы — и настоящих дружинников, и простых мужей-крестьян — каждый из них подобен ему: с выжженной душой, потерявшие детей, жен, сестер, братьев, родителей… Потерявших все и всех, забывших о страх смерти — и живущих только ради мига грядущей сечи. Когда всю боль за потери можно будет наконец-то вернуть татарам!

А потому Коловрат не стал спешить давать команду на атаку, когда его рать, следуя конно или на лыжах неизвестными врагу охотничьими тропами, настигла, наконец, орду Батыя! Нет, боярин равномерно распределил свое воинство вдоль лесной опушки, рассчитывая атаковать на как можно более широком участке. И приказал ждать — ждать, пока враг, следуя по дороге, бывшей летом волоком, не углубиться в его засаду.

И вот теперь с недобрым прищуром смотрел Евпатий на медленно ползущий обоз с пороками. Он слышал о подобных устройствах и своими глазами видел широкие проломы в крепкой стене Рязани, оставленные крупными булыжниками и глыбами льда — а потому не сомневался, что город взяли именно с их помощью. Но вот уже и голова обоза поравнялась с его гридями-ближниками, замершими у вершины засады — а значит, настал час расплаты!

— Труби!!!

Поплыл над лесом гулкий рев боевого рога, встревожились ордынцы, заслышав его! Заметалась испуганно обслуга метательных машин, родом из далекой восточной страны, покоренной еще Чингисханом, всполошились сопровождающие обоз монголы! Думали, что оставили позади себя лишь пожарища и мертвецов, что истребили почитай, все живое — но видно в землях орусутов даже мертвецы встают, чтобы мстить!

— ОРУ-СУ-ТЫ!!!

Бросился отряд всадников навстречу гридям Коловрата, иные же татары поспешили наложить тетиву на луки, желая обстрелять стремительно приближающихся на лыжах пешцев рязанских. Полетели стремглав туаджи вперед, к тумену Батыя просить помощи у самого хана…

— БЕ-Е-Е-ЕЙ!!!

— Ха-а-а-ррра-а-а-а!!!

Крепкие, хорошо обученные монгольские всадники-хошучи, закованные в прочную броню-хуяги, склонили копья и ударили навстречу русским всадникам, не хуже европейский рыцарей. Но выдержали в большинстве своем их удары прочные червленые щиты, врезались в монгол широкие и тяжелые наконечники русских рогатин! Если не пробивая их панцири, то выбивая врагов из седел… Полетели под копыта лошадей раненые да убитые всадники с обеих сторон, схватились вои за мечи и булавы, за сабли — началась сеча лютая!

Коловрат отбросил в сторону обломок древка копья — опытный, искушенный воин, он сумел в последний миг направить его вниз, под кромку вражеского щита. И наконечник врезался в ламеллярный панцирь под углом, и узкое, граненое острие его рогатины все же пробило два ряда стальных пластин, застряв в них — отчего дерево просто не выдержало, лопнуло посередине… Перехватив же рукоять висящей на темляке булавы, Евпатий подскочил к очередному противнику с правого бока — и сокрушительный удар стального навершия буквально вмял сталь шлема в лопнувший череп!

— За Злату!!!