Златорогий череп

Потрясенная Марьяна медленно, будто во сне, стянула головной убор, явив курносое лицо и золотистые волосы. На вид ей было около двадцати пяти лет.

— Откуда вы узнали? Как такое вообще можно вычислить без подсказок, — она с подозрением покосилась на компаньонку, но та была шокирована не меньше, и это убеждало в ее невиновности, — или без ворожбы?

— Моя ворожба заключается в наблюдательности и внимании к деталям. Я заподозрил это еще во время прошлого визита. Укололо одно несоответствие, но тогда все пытались разобраться в тонкостях астрологии, и мысль эта ушла на задний план. Потом обдумывать ее тоже было некогда — приключение в Покровском лесу, разгадка летописи на древних дощечках, погоня за убийцей. Но когда ехал в Смоленск, мысль неожиданно вернулась. Не зря я утверждал, что долгая дорога и тряска в экипаже помогают разложить все по полочкам, решение приходит само собой, под скрип колес. А подсказку вы сами мне дали. В первой беседе вы привели в пример крестьянскую одежду, помните? «Скорее баба повойник с поневой спутает»… Откуда такие познания у восточной красавицы, которая даже снега отродясь не видывала? Госпожа Крапоткина вас подобным словечкам научить не могла. Она дворянка, сама не разберет, где кичка[31], а где кокошник[32]. Так я понял, что вы выросли в русской деревне.

Девушка кивнула. Сыщик разглядывал впалые щеки, по-лягушачьи широкий рот, оспинки над верхней губой, оттопыренные уши — все эти изъяны, прежде надежно скрывал никаб.

— А сегодня еще раз в том убедился, когда вы назвали свою спутницу Нютой. Не Аней или Асей, как в дворянских семьях принято, а на деревенский манер. Это же сокращение от Анюты, верно?

Она снова кивнула.

— Я покрутил на языке ваше мавританское имя и, поверьте, разгадать этот ребус оказалось гораздо легче, чем деревяшки внуков Сварога. У нас принято переиначивать сложные для русского уха фамилии на свой манер. Грузин Цобелиани в одночасье становится Сабельяновым, а немец Мориц — Маврикием. Вы, наоборот, изменили привычное имя на заморское. Марджиям из Жугарофа. Я разобрал по созвучиям, и получилось, что вас зовут Марьяна. Родом вы из деревеньки Шугарово, так? Проезжал я однажды мимо тех мест, всего-то две дюжины домов. Оттуда до города Орана пять тысяч верст…

— Может статься, и поболее. Но я же не сразу к алжирским берегам отправилась, — разоблаченная мавританка окончательно успокоилась, хотя время от времени, по привычке, коверкала ударения, но тут же, исправлялась. — История моей жизни скучна и банальна, таких по всей России — как соленых груздей в бочонке. Небогатый помещик на старости лет схоронил властную жену, которую люто ненавидел. Взял в жены молодуху из бывших крепостных, им тогда как раз вольная вышла. Самому-то хотелось резвость свою на пару лет продлить, но про дочку малую не подумал — каково с мачехой жить. А мачеха оказалась двуличной дрянью. Пока отец рядом — целовала меня, как родную, волосы расчесывала да песни пела. Когда же он уезжал по делам, резко менялась. Оскорбляла меня всячески, шпыняла на каждом шагу и грозила: «Расскажешь кому — уморю!» А как исполнилось мне пятнадцать лет, поставила мужу условие: «Выдай-ка дочку замуж. Сколько лет нам еще кормить кобылу эдакую? Пущай муж об ней заботится. Или отправь работать, пущай сама на хлеб зарабатывает! А только чтоб духу ее в нашем доме не было!»

Марьяна не собиралась рыдать, но комок к горлу подкатил. Подруга сочувственно взяла ее за руку и легонько сжала. На беду это оказалась порезанная ладонь, и слезы из глаз все-таки брызнули.

— Отец повздыхал чуток, да и согласился. Я ведь ему всегда напоминала бывшую жену — похожи мы с матушкой, как две капли воды. К тому же новая супружница ему двух мальчишек родила — они-то наследники, а я — обуза. В ноги к нему кинулась: «Батюшка, родненький, умоляю! Не надо замуж! Отошли меня учиться куда-нибудь подальше — в Петербург или в Европу». Мне повезло, что тот год урожайным выдался. Сунул мне родитель кошель с деньгами на год вперед и отправил во Францию. Второй кошель, поменьше, дала его жена и прошипела вслед: «Живи там, ни в чем себе не отказывай, но сюда не возвращайся!» Золотом этим я протянула почти два года. Больше ни копейки отец не прислал, на мои письма ни разу не ответил. На что я могла рассчитывать — нищенка, недоучка, без роду и племени, в чужой стране? Прибиться к борделю в трущобах Парижа или наняться в служанки и молиться, чтобы хозяин не оказался насильником или иной мразью? Оба варианта казались мне одинаково унизительными.

Она вздрогнула от отвращения и надолго замолчала. Крапоткина нежно гладила ее плечи и спину, нашептывала что-то успокаивающее. Сыщик деликатно рассматривал сахарницу, ожидая пока Марьяна придет в себя. К тому моменту, как он сосчитал сколотые кусочки в пиале по десятому кругу, девушка снова заговорила: