Златоуст и Златоустка

И Галактикон стал рассказывать древние легенды и предания о лотофагах, пожирателях лотоса, о милых людях, гостеприимных, щедрых. Они живут в просторах океана, в тёмных дебрях острова Бурьяна, который испокон веков славится недоброй колдовскою силой. Лотофаги питаются плодами лотоса. Что здесь дурного, казалось бы? Да вроде ничего. Только сладкие эти плоды – плоды забвения. Тот, кто попробует райскую мякоть лотоса, навсегда забудет своё прошлое, родину забудет, своих близких и на веки вечные останется на этом острове Бурьяне. Даже Одиссей чуть было не попал под эти чары. И человек из племени ацтеков едва не пострадал.

В хижине стало так тихо – слышно было, как ветер листочек за листочком шевелил под раскрытым окном.

Златоустка улыбнулась, не глядя на Ацтеку.

– Хорошая сказка.

Кузнецарь поднялся из-за стола и, подойдя к Галактикону, тихо, но твёрдо оповестил:

– Завтра утром мы будем готовы к тому, чтобы выйти. Время сказок закончилось. Теперь будет проза. Иди, Ацтека. Извини. Нам надо собираться.

Жена, вдруг проявляя недюжинную волю, наотрез отказалась куда-либо уходить, да ещё под землю.

И тогда Кузнецарь – не хотел, да пришлось – рассказал ей всё, что услышал от странника, недавно побывавшего в далёком Стольнограде. Там произошли кошмарные дела.

Генерал Надмирский, генерал Твердохлеб и несколько других людей, перешедших на сторону несогласных с политикой государства – среди них был и полковник Бычий Глаз – организовали вооружённый мятеж. И тогда полководец Властимир Нечестивцев – стратопедарх, так по старинке Ацтека называл полководца – поднял по тревоге войска. И опять Гражданская война загрохотала на полях. Брат на брата пошёл, сват на свата. Всю страну разделила одна баррикада – как великая Китайская стена. На одной стороне – генерал со своими солдатами. На другой – стратопедарх с толпою нечестивцев. На площадях и улицах – танки, пушки, установки «Дождь» и «Град». И появилась реактивная метла, раскалённым соплом обжигая золотые купола соборов и монастырей Стольнограда. Первая кровь пролилась на мостовые. Начались грабежи, мародёрство. Начались расстрелы без суда и следствия. Расстрелы как с той стороны, так и с этой. Людей, захваченных в плен, просто выводили во дворы, ставили к стенке и поливали свинцовым ливнем из автоматов. И вот что особенно страшно. Два этих фронта, разделённые стеною баррикады, даже не заметили, когда вдруг объединились, почти породнились одним порывом и одним огромным чувством – чувством лютой ненависти, которая дремала в каждом бойце и в каждом гражданине, в ту пору оказавшихся на баррикадах. Среди бела дня на площадях – не вынимая папироски изо рта – насиловали девушек и женщин. На фонарях, на деревьях чёрными гроздьями развешивали своих врагов заклятых – если представлялась хоть малейшая возможность. Спешили как те, так и эти, и в лихорадочной спешке они даже порой не замечали, что уже убивают своих, что уже перешли на другую сторону. Да это уже было и не важно. Два этих фронта, породнившиеся горячей кровью ненависти, стали одним каким-то огромным вурдалаком, неземным чудовищем, азартно пожирающим не только человеческое мясо – чудовище камни жевало, изрыгая огонь; чудовище с невероятной лёгкостью крушило стены жилых домов или казённых строений. Чудовище топтало сады и парки, железнодорожные мосты. Чудовище срывало золотые головы церквей – кресты с колоколен летели к чертям. Пьяное от крови, от безнаказанности, чудовище забыло, зачем оно пришло на эти улицы, проспекты, площади. Чудовищу было уже наплевать, за что оно воюет, что защищает. Жажда крови и жажда насилия – вот единственная цель таких чудовищ, которые зовутся гражданская война, переворот, революция…

Кузнецарь замолчал, напоследок сказав, что избушка на курьих ножках уже в пути, что она вот-вот притопает сюда.

– Зачем? – не поняла жена и удивилась, услышав ответ. – За тобой? А ты причём?

– Так я же – Златоуст. Я словом останавливаю солнце и словом разрушаю города. И они прекрасно знают, что я не могу тут сидеть, сложа руки.

Жена побледнела.

– Ты с нами не пойдёшь?

– Потом догоню. Златоустка заплакала.

4

Море штормило всю ночь и потому не спалось – за широким шорохом прибоя чудились подвижки земной коры, будто вулкан просыпался. И перед рассветом, когда волны притихли под берегом, не спалось; в перезвоне птичьих голосов мерещился перезвон боевого железа, в порывах ветра чудились шаги под окнами. С первыми лучами солнца Галактикон-Ацтека спустился под землю, уводя за собой ребятишек, Златоустку и седого профессора, который то и дело останавливался.

– А как же Великороссович? – так профессор называл Великогрозыча. – Почему он остался, а я должен идти?

– У него там какое-то срочное дело. Я отведу вас в надёжное место, потом за ним вернусь.

Метров сто они прошли в полной тишине – дыхание друг друга было слышно.

– А как же коллекция моя? – спохватился профессор, глядя назад и поправляя свои разнокалиберные очки. – Феланопсис. Маранта. Колерия…

Проводник сердиться начинал; время поджимало.