Ни один из них не сказал Алатору и слова… они ненависть приберегли глубоко в душе. И даже здоровенный парень по имени Осад теперь смотрел на Алатора озлобленно. В то же время, сам Алатор прибывал где-то между небом и землёй, мысли его бродили в голове не задерживаясь, оставляя после себя растерянную пустоту.
В какой-то момент появилась Нетта, она велела всем идти за ней. Они пришли в большой белый дом, уселись в той самой гостиной, где днём сидел Алатор. Нетта выдала всем рабочим, кроме Алатора, монеты. Совсем немного, пару жалких медяков, но рабочие не особо-то и возражали. Нетта встала.
– Алатор, пойдём за мной, я накормлю тебя и покажу кровать, где ты будешь ночевать сегодня.
Алатор собрался пойти за ней, но его остановил Осад. Здоровенная лапа ухватила Алатора за руку.
– Постой, Нетта! – остановил он хозяйку дома.
Девушка остановилась. Окинула здоровяка взглядом, задержавшись на его лапе, что держала Алатора.
– Что он натворил? – спросила она.
– Он почти не работал, стоял в стороне и прохлаждался, пока мы вкалывали как могли!
В комнате повисла тишина. Алатор молчал и переваривал информацию, а когда до него дошло сказанное, он вырвал свою руку из давяще хватки Осада.
– Этот сукин сын врёт! Я работал, как и все остальные! Как мы и договаривались.
Но удача была не на стороне Алатора, все рабочие вдруг заорали, что врёт как раз-таки он.
Нетта не думала долго, она вдруг улыбнулась чему-то своему.
– Вышвырните его отсюда! – сказала она и положила на стол ещё три медяка, каждому из рабочих по штуке. – И проучите его как следует!
Двое держат. Один бьёт. Осад. Его здоровенные кулаки расплющивают моё лицо, ломают рёбра, превращают кишки в однородную кашу. Этот добрый мускулистый парень, с глазами как у щенка, с радостью вымещает на моё тщедушное тело накопившуюся злость.
Я молчу, и кажется это только ещё сильнее злит Осада.
Я не чувствую боли, лишь ярость и злость. Мне хочется вырваться и оторвать этому парня руки, а затем заняться теми, кто меня держит, но я не могу. Холодная дыра внутри разрослась, а сил почти не осталось. Я умираю. Умираю прямо сейчас. Наверное, именно поэтому из моего изуродованного лица сочится кровь, именно поэтому трещат и ломаются мои кости. Я умираю как человек, потому что сил на то, чтобы быть духом уже не осталось, и реальность ломает мою бессмертную душу… одно радует – я по-прежнему не чувствую боли.
Осад закончил лишь глубокой ночью, когда один из парней пожаловался, что моё наказание слишком затянулось, и вообще, ему пора домой, его там ждёт девчонка. В этот момент от моего тела уже почти ничего не осталось, ясно было, что в таком состоянии я точно не дотяну до утра. Понимал это и Осад. Именно поэтому они отнесли меня подальше от фермы и бросили на обочине, от проходившего мимо тракта, оставив меня одного, наслаждаться дырой в своей душе.
Глава 11: Поверьте в меня!
От сил остались лишь капли. Крошечные, едва ощутимые, но благодаря им я ещё живу. Мой облик распался, исчез как пламя свечи, стоило на него немного подуть. Теперь мне кажется, что менять облик вообще было ошибкой, нужно было просто убрать рога и прибавить немного в росте, сделать из своего безумного тела то, что было до превращения, пока я ещё оставался человеком. Я был бы самим собой, придерживался бы той роли, которую играю пятнадцать лет. Это куда проще, чем выдавать себя за взрослого мужика, ведь этим мужиком я быть не привык. Может именно поэтому я попал в эту передрягу, наверное, нужно было притворяться более правдоподобно. А сейчас же уже поздно, я лежу на обочине дороги, едва живой, весь в крови, из моей головы тянутся длинные рога, а ноги превратились в копыта. Я умираю. Кажется, в этот раз уже насовсем.
Открываю глаза. Я в повозке лежу. Меня куда-то везут. Дыра в груди уменьшилась в размерах, но не исчезла. Я чувствую приток сил, кажется кто-то поверил в меня, что удивительно. Я столько времени искал людей, которые поверят, а в итоге такой человек нашёлся сам. Гадство! Правда есть один минус в этой ситуации, я привязан к столу, на котором лежу. У меня вскрыт живот. Голову мне никто к столу не привязывал, поэтому я спокойно могу поднять шею и взглянуть на свои же кишки. В них циркулирует кровь. Они шевелятся в такт моего сердца. Склизкие. Разноцветные. Я не чувствую их. Не чувствую боли, тяжести, рези. Ничего не крутит, не урчит. Я словно смотрю не на своё тело, а на чьё-то чужое, мне на него совершенно наплевать.
Проходит минута и в закрытую повозку, в которой меня везут, заходит дедуля. Высокий, немного скрюченный, с длинной седой бородой. Он тянет ко мне своей худые руки, трогает кишки, задумчиво жмякает губами и только потом уже поднимает взгляд на моё лицо, замечает, что я не сплю, замирает пристыженный. Смотрит, глаз не отводит. Я молчу. Смотрю в ответ. Мы рассматриваем друг друга и кажется нам одинаково интересно.