Зло вчерашнего дня

— «Однажды Гарик упросил меня купить велосипед. Это был „Орленок“, предел тогдашних мечтаний школьников. Сын назвал его „Орлик“, поставил в детской возле своей кровати, а ночью мы услышали ужасный грохот. Велосипед свалился на пол и разбудил весь дом, когда Гарик отправился по малой нужде. Пришлось выселить двухколесного друга из комнаты, невзирая на слезы сына».

— Как точно вы передали детскую психологию! У вас, безусловно, яркий писательский дар, — польстила Серафима. — Так и представляешь себе маленького Игоря Викентьевича, спящего чуть ли не в обнимку с огромным велосипедом… А у моей мамы вечно не хватало денег на самое необходимое, не то что на велик, — тихо, словно через силу, призналась она.

И Викентий Модестович, внезапно ощутив классовую неловкость, поспешил перевести разговор на другую, отвлеченную тему. Вскоре Серафима уже хохотала как сумасшедшая, слушая изрядно пронафталиненные семейные истории в пересказе наблюдательного, язвительного мемуариста.

Со вчерашнего дня, а точнее, с появлением в доме Серафимы Викентий Модестович и вправду словно помолодел лет на двадцать. Из шкафа были извлечены английский вельветовый пиджак шоколадного цвета и парадные бежевые брюки, а клетчатый плед, которым он прежде укутывал ноги, поспешно задвинули в самый дальний угол. Французская туалетная вода, несколько лет пылившаяся в серванте, внезапно поселилась на полочке в ванной. Нет, разумеется, Викентий Модестович был человеком здравого ума и не допускал даже мысли о том, что может увести у молодого симпатичного внука юную красавицу. И все же… Разговаривать с очаровательными девушками не считалось предосудительным даже во времена инквизиции. Тем более если красавица оказалась не глупа и сама записалась в собеседницы. Вот и отлично! В кои-то веки среди равнодушных и, скажем прямо, недалеких домочадцев появилась внимательная слушательница. Валерии и Марианне вечно некогда, у них полно дел в городе, а Серафима, кажется, поселилась в доме надолго и не прочь помочь уставшему от жизни творцу привести в порядок его записи…

Серафима и вправду охотно болтала с «дедом Викешей», подробно расспрашивая его о семье, о детях — Люсе и Гарике, сочувственно выслушивала жалобы на бестолкового сторожа Василия и его шумную жену Олесю. У той вечно случались какие-нибудь необыкновенные истории, разраставшиеся в ее изложении в длинные устные новеллы. Причем Олеся всегда завершала рассказ не шибко оригинальной моралью. А истории были достойны криминальной хроники. То ее прямо на деревенской улице пытался затащить в машину какой-то кавказец, загипнотизированный пышными малороссийскими формами. То воришки срывали в метро сумку с мобильником и деньгами. То ее «разводили» на жалость нищие, которых она потом видела во вполне цивильных одеждах и даже однажды — в приличной машине. Рассказывая об этом, патриарх буквально кипел от негодования: нет, ну как можно быть такой растяпой! Не девочка ведь! Тетка здоровая! Серафима слушала жалобы Викентия не перебивая, зеленые глаза ее лучились вниманием и сочувствием, пухлые детские губы расплывались в обворожительной улыбке.

— Ну, Сим, у тебя и терпение! — удивлялся Стасик, безуспешно пытаясь увести возлюбленную. — Сколько можно мусолить эти занудные семейные истории? Помяни мое слово, скоро дед заставит тебя слушать с ним оперы и читать его скучнейшие статьи о кино.

— Не устаю удивляться, что ты нашла в нашем Стасике! — проворчал Викентий Модестович, когда тот, с досадой махнув рукой, уже собирался отправиться в свою комнату. — Мой внук — человек темный, я бы даже сказал — агрессивно невежественный, — продолжал патриарх. — Вот сейчас… Погоди, давай зададим ему самый простой вопрос. Стасик, кто написал оперу «Хованщина»?

— Чайковский, — невозмутимо буркнул Стасик. — Кто же еще?

— Мусоргский! — тихонько поправила Серафима, словно извиняясь за невежество возлюбленного.

— Молодец! — возликовал патриарх, бывший страстным меломаном, — я не ошибся в тебе, Серафима. Хочешь, как-нибудь в дождливый денек послушаем «Травиату» с Анной Нетребко?

— Эй, дед, не отбивай мою девушку! — шутливо толкнул Стасик в плечо Викентия Модестовича. — Хорош пудрить Симке мозги!

— Я же говорил, мой внук — не шибко умен, — обиделся патриарх. — Прости его, Серафима.

— Пусть немножко поревнует, не повредит, — усмехнулась девушка. И капризным жестом отбросила золотистые волосы со лба.