Злодей

Я не смогла заставить себя солгать, а потому улыбнулась, как я надеялась, с уверенным видом, и пожала плечами.

– Твоя тайна перестает быть тайной. А это не сулит ничего хорошего твоей должности президента «Зеленой жизни». В любом случае я пришла сказать, что ты ударил своего сына в последний раз. Я сообщу об этом в органы опеки. А поскольку мне не впервой иметь с ними дело, позволь рассказать, как все будет проходить. Я подам жалобу, и в течение суток представители органов опеки придут к вам домой, чтобы проверить состояние ваших детей, а как только увидят признаки насилия или пренебрежения – а они непременно их увидят, потому что Тиндер получил физические травмы, – детей заберут в интернат, а против тебя будут выдвинуты обвинения.

Жоэль чуть не задохнулась.

– Поскольку за свою недолгую карьеру я работала со многими школами и знакома со многими сотрудниками службы защиты детей, то, вероятно, смогу помочь Жоэль получить полную опеку, поскольку она непричастна к жестокому обращению. А что касается тебя… – Я обратилась к Жоэль, которая припала спиной к стене и рыдала на полу. Ее лицо было мокрым от пота, слез и соплей. – Ты должна ставить своих детей превыше всего. Всегда.

– Я ставила. – Жоэль вцепилась в мое платье, дергая за него в отчаянии. – Ставлю! Думаешь, мне нравилось то, что он делал? Думаешь, это моя вина? Да я понятия не имела, что все так обернется. Я бы тогда вообще не вышла за него, Перси. Никогда.

Я не считала, что это ее вина. Не она совершала насилие. Более того, она и сама была жертвой. Но я знала, что ее дети могли видеть ситуацию иначе. Они могли возненавидеть женщину, которая цеплялась за их отца с широкой улыбкой, зная о том, что он творил за закрытыми дверьми.

– Неважно, о чем ты думала. Тебе пора взять на себя ответственность и уйти из токсичных отношений. Поставить себя и близнецов на первое место. Считай это моим официальным увольнением. О, и Эндрю? Отзови иск против моего мужа. Либо ты сам покинешь должность, либо будешь уволен в ближайшие несколько дней, а тебе нужно решать более серьезную проблему.

Я взяла ключи и сумку и оглянулась через плечо. От увиденного у меня разбивалось сердце. Тиндер и Три стояли, прижавшись друг к другу, на нижней ступеньке лестницы и смотрели на меня глазами, полными слез.

Не выдержав, я опустилась на колени и дала волю сдерживаемым слезам. Приступая к этой работе, я знала, что привяжусь к ним, но никогда не думала, что полюблю их так сильно.

– Идите сюда, мальчики. – Я раскрыла объятия.

Они с визгом помчались ко мне. Как и всегда, я упала от силы, с которой они на меня налетели, от натиска их объятий, и, позволив им уткнуться в мои плечи, плакала вместе с ними.

Позже тем вечером я просматривала материалы на флешке, которую мне дал Сэм.

Мне потребовалось три часа и два бокала вина, чтобы найти файл, который я искала. Назван он был просто. КФФ.

Киллиан Фрэнсис Фитцпатрик.

Я дважды кликнула по нему мышкой, допила вино и произнесла молитву.

Я не знала, во что ввязываюсь.

Знала лишь, что готова к этому.

Двадцать первая

Киллиан

Прошлое

Впервые я попал в детскую клинику, когда мне было четырнадцать лет.

Ранее на этой неделе я так сильно себя избил, что до сих пор мочился кровью и выплевывал зубы. Мое лицо так опухло, что мои сверстники только втроем смогли меня узнать, когда нашли на полу в библиотеке.

Мама сопровождала меня в швейцарскую клинику. Весьма неохотно. Я был одет в пальто, шапку и нацепил солнцезащитные очки, чтобы спрятать мое побитое тело, и пробирался через аэропорт, будто какая-то заштатная знаменитость, пытавшаяся остаться неузнанной. Мать молчала большую часть перелета из Англии в Цюрих, если не считать короткого разговора шепотом, когда стюардессы оказались вне зоны слышимости.

– Твой отец не должен знать.

Такими были ее первые слова.

Не «как ты».

Не «как это случилось».

Твой отец не должен знать.

Я молчал. В конце концов, и говорить было нечего. Она права. Athair не должен знать. В любом случае объяснить случившееся невозможно. В одно мгновение я сидел над учебниками в библиотеке, усердно учился, чтобы, как всегда, закончить лучшим в классе, и чувствовал, как знакомое давление – едва уловимое, необъяснимое напряжение – крадется по моей спине, словно паук, а в следующее уже лежал на полу, избитый до полусмерти, и не знал наверняка, кто это сделал.

Теперь я знал, кто это был.

Это был я.

Я избил самого себя до потери сознания.

– Киллиан Фрэнсис, ты меня слышал? – Мама сцепила пальцы в замок вокруг колена. Лицо – жесткая маска, осанка безупречна.

– Четко и ясно. – Я смотрел в окно на проплывающие мимо облака.

– Хорошо. – Она нахмурилась, глядя в невидимую точку на двери кабины. – Он, так или иначе, обвинит во всем меня. Он всегда винит меня, понимаешь? Совершенно не дает мне продыха.

Моя мать не была плохим человеком. Но она была слабой. Удобной. Особенно сейчас, когда родила моего брата, Хантера, меньше трех лет назад.