Злодейка и палач

После вскинула взгляд и вдруг увидела свою награду за испытания. Кажется, она заплакала, потом побежала.

Впереди стояла мама и смотрела на нее спокойными серыми глазами.

Глава 19

Эмоции у неё притупились только к самой ночи.

Она вцепилась в мать намертво и не отпускала ни на шаг. Не слышала слов, не видела лиц. Кажется ее приманивали обедом и ароматной ванной. Ха-ха, придурки. Она не отойдёт от своей драгоценной иллюзии ни на шаг.

— Мама, помнишь вишни?

— Конечно, — сказала мама.

Ее голос, ее глаза, ее лицо. Разве что тоньше, чем она помнила и в дурацкой широкополой одежде, даже не схваченной поясом. Серая скользкая ткань текла по ее телу, подчеркивая невыносимую худобу, усталость, морщинки. Маленькие руки ощущались жесткими и шершавыми от постоянной работы, ногти были коротко обрезаны, но покрыты защитным лаком.

— Ты любишь красный, — сказала Ясмин. — Тебе он идёт.

— Он хрупкий, — засмеялась мама. — Полдня и нет маникюра. В Чернотайе жесткие условия существования, специфика растениеводства и земледелия плохо соседствует с красотой и не прибавляет молодости.

— А сказки помнишь? Ты рассказывала на ночь. Одна ночь — одна сказка, каждый день, ты никогда не пропускала.

Иногда в их спутанных словах, которые только и делали, что наслаивались друг на друга, проскакивали неловкости. Шероховатости. Воспоминания были похожи, но не совпадали.

У неё было любимое платье, но вовсе не синего цвета, она действительно упала и разбила коленку, но не из окна, а кувыркнулась с качелей. Ее хлестнуло веткой и на брови на всю жизнь осталась тонкая полоска, но это была ветка осины, а не ореха. Ее любимая сказка — Золушка, а не Белли-алые башмачки.

Но мама смеялась и смеялась, и тоже не отпускала ее от себя.

Они распались только к вечеру.

— Я приду к ночи, — шепнула мама. — Ты должна поужинать, принять ванну, сменить платье, увидеть свою комнату.

Ясмин, сияя, как тысяча люфтоцветов, прошла через холл, залитый солнцем от пола до потолка, звякнула стеклянным, отделанными золотом и серебром дверями, поднялась по старой темной лестнице. Та пряталась в самом углу и мало напоминала парадную, но вела под самую крышу, где пряталась ее детская. Лепилась, как ласточкино гнездо, к самому краю дома.

Все, как в ее воспоминаниях. Огромная кровать, занимающая половину комнату, тяжелый темный письменный стол, вплотную соединённый с кроватью, резной стульчик. Двойная скамейка для ног — без неё не добраться до кровати. Не комната — птичья клетка. Туалетная комната, гардеробная, мини-столовая — все вынесено за пределы детского уютного гнезда.

Ясмин упала на кровать по-птичьи раскинув руки, умирая от сотен тысяч воспоминаний. Она поняла — это не ее мама. Это мама той, другой, давно погибшей Ясмин, которая жила в ее голове. Но имело ли это значение, если они настолько одинаковы?

Мама пришла к самой ночи, и они снова болтали обо всем на свете, и Ясмин позабыла о том, что у неё нет на это прав.

* * *

Она проснулась от стука в дверь. Очень настойчивого.

С трудом сползла с громадной кровати, и путаясь в ночной сорочке до пят, открыла. И не сразу поняла.

В почтительном полупоклоне перед ней согнулась милая девушка в возрастном диапазоне от пятнаднадцати до шестидесяти трёх. Ну или согнулось. Потому что на растение она была похожа ничуть не меньше. Человеческое тело с четырьмя руками, сплетенными из зелёных узловатых волокон, в розовых волосах пробивались редкие листики. Ясмин взглянула в ее глаза, и вздрогнула. Не растение. Человек. Глаза у неё были живые и несчастливые.

Продукт Чернотайи. Тот самый несуществующий на бумаге эксперимент с человеческой днк.

— Доброе утро, — хрипло сказала девушка. — Вас ждут в столовой.

Голос у неё прерывался и поскрипывал, словно сквозь горло у неё рос вьюн.

Ясмин отступила от неё и с трудом удержала маску безразличия. Самоконтроля хватило только на легкое пожатие плечей:

— Через половину двоечасия.

Из краткого анализа доступных данных делалось ясным, что матери в столовой не будет. Там будут совсем другие люди. Ее, якобы, семья. Ее детские данные давно устарели и, возможно, она встретит уже давно и безвозвратно изменившихся людей.

— Как тебя зовут? — крикнула она.

Девушка уже успела завернуть за угол коридора, но услышав ее голос, остановилась. Издалека она была похожа на гигантского муравья, вставшего на задние лапки.

— Мирта, — все так же безэмоционально ответила она, а после продолжила свой неторопливый путь.

Даже не обернулась.

Ясмин приняла ванну, а после отыскала в гардеробе пару блеклых платьев. Наверняка, маминых. Та никогда не заморачивались внешней красотой и не была тщеславна, в отличие от новоявленной Ясмин. Ни в комнате, ни в ванной даже зеркал не было. Но что поделать — нужно работать с тем, что есть.